— Нет.
Развернулась, возвращаясь к машине.
Виктор внимательно посмотрел на дом.
— Ты уверена, что там нет ничего важного? Мы больше не вернемся сюда.
Я обернулась, задержав взгляд на бетонной коробке. Облупившиеся серые стены. Солнечные лучи блестели на ярко-зеленых листьях плюща. За шторами на пыльном подоконнике валялась фотография: двое влюбленных целовались, освещенные фонариками. Снег в волосах.
Запасной ключ, живший непростительно долго в моем кармане. Я вернула его. И с трудом узнав себя, посмотрела на коврик у двери.
— Я и не собираюсь возвращаться.
Сев в автомобиль, я достала телефон.
«Ключ под ковриком.» — написала Виталию.
Под его любимой мультяшки быстрой строкой тянулась надпись «Был в сети в 12:45». Рука дрогнула, и я заблокировала контакт.
Виктор завел мотор. Он что-то искал в телефоне. Нога отбивала неслышный ритм, показывая что он хотел бы убраться отсюда как можно быстрее.
Наконец, найдя что хотел, он установил телефон на приборной панели и пристегнулся.
— Я отвезу тебя в отель.
Я кивнула.
Дом скрылся за поворотом и я отвернулась от зеркала заднего вида.
— Давай будем вместе.
Я замерла. Сердцебиение участилось. Выдохнула в попытках успокоиться. Прогоняя мысли о сказочном «долго и счастливо» посмотрела на возлюбленного:
— Ты знаешь меня недолго.
Виктор взял меня за руку, не отрываясь от дороги.
— Я знаю, что если сейчас не предложу, то пожалею.
Я прикусила губу.
— Я не хочу портить тебе жизнь.
— Откуда ты знаешь, что испортишь ее? — Улыбнулся Виктор.
Я отвернулась.
Глава пятая
и безусловно, как сердцебиение
и безусловно, как сердцебиение
Сердце билось в унисон с ревущим за окном городом, погруженным в безумие.
Сон отворачивался, а за веками вспыхивали призраки прошлой ночи. Стыдливо-сладкая истома смешалась с холодной паникой, от которой не спасал даже уют его парфюма. «Что я творю?» — прошептал внутренний сторож. Я прикрыла веки, пытаясь снова провалиться в небытие. «Меньше месяца… К нему рвусь? Или от себя? А он… что он во мне нашёл? Испорченную вещь по скидке?»
Я с силой потянула одеяло, укрываясь от мыслей, но они впивались в сознание. Цепкие. Ядовитые.
Мне нужен был совет человека, которому я верю.
Телефон нагрелся у уха. Я выпалила всё, сбивчиво, скомкано, и замолчала, уставившись на мерцающую ленту светодиодов в потолке.
— Оль, — голос бабушки обволок меня грубоватым теплом, как ворс старого, любимого пледа. — Ты всегда в омут, да не поглядевши. Помнишь, как тогда, в классе шестом? На спор в прорубь с девочками. Месяц потом с пневмонией лежала. И чего нынче на кону?
— Это не спор, бабуль. Кажется, я… влюбилась.
— Влюбилась? — Бабушка рассмеялась, и в трубке послышался хруст суставов. — Голодной курице, милая, всё просо снится. Ты голодна. На ласку, доброе слово. Это опасно.
— Ты его не видишь…
— Я-то не вижу. А ты себя видишь? Ты вся — как синяк один сплошной. Прикоснешься — больно или щекотно?
Я обхватила себя руками, пытаясь собрать воедино.
— Я не знаю, что делать…
— А кто ж знает-то? Сердце — не арифметика, его не высчитаешь. Но голову в чулан не запирай. Спроси себя: он тебя строит или лечит? Потому что если строить на больном фундаменте — всё рухнет. Давай, подумай. А я тут варенье помешаю, малинка как раз подпустила сок.
Тишина в трубке была теплой, наполненной заботой, а не осуждением.
— Бабуль, а как бы ты поступила?
— Я-то? — Она снова рассмеялась. — Я б того ветрогона в тот же вечер на мороз выставила, как только он голос-то на тебя повысил. Да я не ты. У меня уксус в жилах, многолетней выдержки. А ты… ты у меня медуница, сладкая да липкая. Иди своим путем. Только под ноги смотри, а не по небу шарь — оступишься, больно будет.
— Я постараюсь.
— И, Оль? — её голос стал тише и серьёзнее. — Ты всегда знаешь, где твой дом. Дверь не закрывается. Никогда.
Её слова, словно теплое одеяло, укутали мое сердце, оставив в нем уютную тяжесть любви.
Я попрощалась и откинулась на подушку. В этот момент щелкнул замок.
В номер вошёл Виктор, на ходу снимая пиджак. Он был запыхавшимся, волосы блестели от капель дождя или пота.
— Адская жара, — пробормотал он, направляясь к тумбочке за пультом кондиционера. Его взгляд скользнул по мне, задержался. — Что-то случилось?
— Сушится, — я кивнула на спинку кресла, где аккуратно висела моя единственная, наспех выстиранная в раковине блузка.
Он с пониманием кивнул.
Едва дверь в ванную закрылась, на столе завибрировал телефон. «Анатолий Павлович». Ледяная игла пронзила всё тело. Я нажала «принять».
— Вы где оба? — его голос прозвучал как сталь, отсекающая любые попытки оправдаться.
— В отеле. — Я робко взглянула на свой сиротливо стоящий в углу пакетик. — Вещи завезли.
На другом конце последовал глухой удар кулака по столу.
— Через час в офисе. Оба.
Линия разорвалась. Я натянула влажную от прохлады рубашку и вздрогнула.
Виктор вышел, вытирая голову полотенцем.
— Кто звонил?
— Начальник. Через час быть на месте.
— Понятно, — его лицо стало каменной маской. Вся мягкость исчезла без следа. — Поехали. Пока он не решил добраться до наших шей дистанционно.
Войдя в офис, я попала в звенящую тишину. Воздух был густ от подавленных взглядов. На пороге колл-центра замерла, увидев Кирилла. Он, бледный, стоял перед Анатолием Павловичем.
— Не увольняйте ее, она не виновата! — голос Кирилла дрогнул.
— Я сам решу, кто виноват, — отрезал начальник. Его тихий тон был страшнее крика. Он повернулся ко мне. — Ты — за мной.
Я прошла за ним в кабинет, чувствуя на спине взгляды коллег, полные жалости и страха.
Анатолий Павлович снял пиджак, бросил его на диван и прошёл к массивному письменному столу с зеленым сукном, как в старых банках.
Воздух в кабинете загустел, пропитавшись терпкой смесью дорогого парфюма и остывшего стресса. Этот запах был физическим проявлением его власти — он въедался в одежду, в легкие, напоминая каждому свое место.
— Сядь.
Я сняла сумку и опустилась на край кресла.
— Меня не было два дня. — Начальник взмахнул рукой, как бы поражаясь, и почесал затылок. — Вас вообще без присмотра оставлять нельзя? Зачем я тебя руководителем назначил?
Я сжала лямку сумки, наблюдая за его перемещением. Скрипнула массивная дверца. Звякнули хрустальные стаканы.
— Пей, — его голос был сталью.
Я приняла бокал. Он опрокинул свой залпом, не моргнув глазом.
— Почему твои домашние проблемы должны волновать моих клиентов?
Горький вкус коньяка обжег горло.
— Он хотел внимания… — мой голос был тише шёпота.
— Чьего? — он наклонился вперед, сцепив пальцы. — Твоего? Или того бизнеса, что трещит по швам, пока ты выясняешь отношения? Что будем делать?
В дверь ворвался Ваня:
— Анатолий Павлович!
— Вон. — Один слог. Выстрел.
— Но там срочно…
— Подождут. — Удар ладонью по столу был резким и окончательным. — Я не повторяю.
Иван, бросив на меня испуганный взгляд, ретировался.
Начальник снова уставился на меня.
[justify]— Уволить, — выдохнула я, и эхо этого слова повисло в