Произведение «Золотой песок.» (страница 1 из 2)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Рассказ
Автор:
Читатели: 602 +1
Дата:

Золотой песок.

Какой сегодня день? Он чем-то примечательный? Отчего так безрадостно сегодня.  Грустно и  печально, ...и нет чудесной и неповторимой страны Болгарии. Куда пропало море, белые любопытные чайки,  которые неторопливо по-хозяйски расхаживают по золотистому песку и клюют нашу обувь. И я стал забывать Иву в белоснежно-прозрачном платье, ...с  лучистыми глазами и развевающимися на ветру русыми волосами.  Нет милых  домиков в деревне с заплетенными в косички головками лука на потрескавшейся стене.  И нет кроликов с красными глазами в решетчатых загонах. И заготовок  соленьев-компотов  в небольшом подвальчике.
Когда это было? И было ли вовсе?! Долго я мог стоять и не уходить из сарая. Как пахнут расколотые и аккуратно сложенные красноватые чурки из граба, наверно не пахнет ничто в этом мире. И сам он сделанный из земляных кубиков проросших травой.  И этот высокий чердак с немыслимо извитыми яблоневыми перекрытиями. Они будто руками вытянувшись вверх держат черепичную крышу.  Старые яблони! …Это их последняя миссия, когда яблоки уже перестали родиться  на их ветвях и радовать душистыми медовыми плодами.
Мы степенно садимся … за длинный дощатый стол, что стоит под открытым небом. Доски его почернели, но тщательно выскоблены. Над головой гостеприимное болгарское небо, с улицы белая ограда, увенчанная глиняными обожженными плитками, а со стороны дома густо вьется по деревянной решетке виноград.
Мы смотрим на хозяйку Иву. Она учится живописи и делает большие успехи. Ее прозрачные воздушные акварели,  кажется, пишутся на одном дыхании.
-Это мужское дело, разжигать огонь,- говорит она.
Мы сомневаемся и молчим. А большие руки Георгия неторопливо и точно бросают маринованные куски мяса величиной с ладонь на железные массивные колосники чугунной решетки. И огонь лижет решетку, а не мясо. Оно только жарится шкворчит как на сковородке и истекает  запахами, которые поднимают бурю голода в наших желудках.
Ива, покинув нас на минуту, возвращается с литровой квадратной бутылкой.
-Это Ракия!
-А где же вино? Мы же в Болгарии!
-Нет только Ракия на абрикосах.
Мы в легком недоумении.
«Именно тех, что уже не могут держаться на ветках и падают сами на землю. Вот это абрикосы!!!  Они уже полны вином, - рассказываешь ты, - Они уже настолько выспели, что начинают подбраживать на ветках.  Это укладывается во фляги, бочки».
-Сусло,… оно какое? Это как компот или кисель?
Я получаю ответ, который все равно для меня непонятен. Косточки  дают, то, что никогда не даст мякоть плодов. И все это возгоняется по витым трубочкам, охлаждается в  деревянном корыте с родниковой водой и бежит  тонкой струйкой в жестяной бидон с мятыми краями.
Вот она абрикосовая Ракия! Прозрачна и крепка. Меньше пятидесяти градусов и на стол ставить стыдно. В хрустальном бокале закрыто дно. Крепость не чувствуется.  А Ракия мягкими лапами крадет сознание. А вот и мясо, источающее нежные запахи специй и приправ.
-А это что ты несешь? Банница?  Что такое? Никогда не слышал?
Творог и тесто, и женские заботливые руки. Этот воздушный пирог тает во рту с предельной быстротой.  А я смотрю на дерево, и ты говоришь, что это черешня.
-Такая  большая?
-Да! Даже самой высокой лестницы не хватает.
-И сколько же ведер можно собрать?
Но ты только лукаво улыбаешься.
-Нельзя говорить, услышит черешня, не будет родить. Она же живая, лучше посмотри туда.
-Ого! Это просто исполин.
-Это тоже ваше?
-Нет! Он растет за оградой. Он рос, когда еще не было меня, не было моей мамы, даже мой дедушка, которому 96 забыл, откуда он появился.
-Это же грецкий орех. Я знаю.
-Нет, это не грецкий, а болгарский орех, - с улыбкой поправляешь ты меня,- Мы так в Болгарии всегда его звали.
-А кто собирает орехи, если он растет за оградой?
-Могут все, но принято, что напротив чьего дома растет, собирает первый, а потом предлагает другим, если останется.
-Неужели даже дедушка не помнит, как он здесь появился?
Ты опять улыбаешься, как улыбаться можешь только ты… открыто и лукаво.
-А дедушка уже ничего не помнит. Он каждый день утром встает и спрашивает меня: «Кто вы девушка?» Я отвечаю: «Ива!» и мы каждый день знакомимся вновь.
Большие южные звезды мерцают в незнакомом небе, ночь вступает в свои права. Гаснут последние золотые искорки в очаге. Нам постелили наверху.  В голове шумит. Подниматься тяжело. Рассохшаяся лестница натужно скрипит, отзывается на каждый шаг. И тут я замечаю в тусклом свете ночника подарки. На подушках лежат высушенные веточки лаванды и маленькие шоколадки. Густой сумрак ночи, открытые окна, звонкие цикады трещат свои бесконечные песни, холодный воздух с гор шевелит занавески на окнах и сквозь редкую ткань виден размытый диск луны.
Гости хороши, тем, что они не надолго, и мы покидаем славные окрестности Шумена, и близкие горы заросшие буковыми и грабовыми лесами и Търговище, и Царев Брод, и Мадару с Мадарским всадником.  Река Поройна как тонкий ручеек внизу среди зарослей лещины и орешника. Она петляет, вьется, бежит за нами  и пускает зайчики вслед. Маленькие деревушки с рыжими черепичными крышами, выскакивают неожиданно из-за поворотов.  Мы послушно сбавляем скорость. Турецкие бабушки оставшиеся  здесь еще наверно с Первой мировой уныло смотрят нам в след, толкая впереди себя тележки с каким-то добром. Белый бородатый козел, лежит на пригорке и сторожит вытянувших шеи гусей.  Те недовольны нашим появлением, изгибаются, шипят. И опять свобода и скорость.  Белые деревушки быстро исчезают в многочисленных складках местности.  Только  соколы медленно парят, в бездонном небе зорко оглядывают землю, ищут добычу.
Мы прощаемся в Варне. В саду, где много художников и сувенирных киосков с разнообразной китайско-болгарской всячиной на все случаи жизни. У тебя горят глаза от пестрого изобилия. Кто-то невидимый тоскливо играет на дудочке, звенят колокольчики, что мы задеваем головой и вкусно пахнет свежими сдобными булками от маленькой пекарни в переходе.
Милая Варна. Как я тебя люблю.  Люблю поломанный старый асфальт, и русский храм  Успения Пресвятой Богородицы. Это ты мне говорила, что он  заложен в честь русской императрицы?  Мы идем по площади Кирилла и Мефодия. Заходим в серебряную лавку. Тяжелое тусклое серебро струится по стенам. Я говорю: «Купим золото!», а ты отвечаешь: «Я люблю серебро». Это новость, но я скромно молчу. Мы ничего не покупаем, а нам кланяются. Самый наивный и добрый народ Болгары. Мы проходим Соборный бульвар и идем на улицу Доктор Пискюлиев. Опять попадается серебряная лавочка. Теперь-то мы точно возьмем! И мы берем серебряную цепочку и небольшую червленую подвеску с буквой «Т». Ты рада, я равнодушен. Остаются позади улицы с почти родными названиями: Парижской коммуны, Бабы Тонки …и, открывается главный рынок Варны.
Чего тут только нет, начиная от свежей рыбы: скумбрии, камбалы, кефали, пеламиды лежащей на льду  и  кончая орехами, арбузами,  яблоками, и болгарским перцем. А виноград  и розовый, и белый, и черный, и длинный и круглый. Розовые корявые весом под килограмм  помидоры, пугают своими размерами.  Инжир, непонятно кто берет.  Но персики  меньше чем в Турции, и не так сочатся во рту, и нет красных подсушено-вяленых оливок как в Барселоне.
-Хорошо, что не поехали опять в Барселону. Сэкономим! – говоришь ты.
«А еще нет манго и ананасов» - проносится у меня в голове.
-Ты не хочешь манго и ананасов,…- говорю, зачем то я, - а какая разница, если их все равно здесь нет.
Мы берем горячую курицу в фольге, ломтики золотистого картофеля, обжаренные на фритюре и три бутылки красного вина. Тяжело? Ну, это разве тяжело. Вот еще у бабок вина в жбанчиках. Да я почти и не пил!  Попробовал! А что глаза? Глаза выдают? Глаза, как глаза. А что ты вообще командуешь!  Дай лучше ножку от курицы.
И вот мы в гостинице.  Горячая курица.  Помидорина, что не хватает лезвия ножа, свеже-молотый  черный перец и красное вино.
-Много не пей. Нам еще купаться!
-Ты это кому? Да все ерунда!
Одетые в «шубу» бока нашей «Мимозы»  плавятся от жары. Качаются на качелях девочки в прохладном саду.  Каблучками тормозят.  Не желтый, а золотой песок сыпется у них испод ног, засыпает платановую дорожку.
-Пойдем в сад?
Ты говоришь, что это не Россия, и мы идем купаться немного подшофе.  «А причем здесь Россия?» - думаю я и не нахожу разумного ответа.
«Уже вечер. Музыканты настраивают инструменты…и  играют «Владимирский централ… ветер северный…» Навстречу сгоревшие уставшие от солнца люди, а мы катимся под горку как колобки.… Вот он «Синбад Мореход» и приставшая навечно к берегу яхта с живыми  попугаями. Но нам не до фотографий на память. Нас ждет Черное море и золотой песок. А завтра, пойдем на белые камни в сторону Албены. Круглые белые величиной с хорошие  туркменские  дыни они навалены огромной грядой. Это не так далеко, но это будет завтра»,- обманываю я себя, потому, что завтра мы улетаем
- А вон и яхта с красными парусами.  А ты говорила Грин,… сказки!!?… Смотри!  Раздевайся и быстрее в море.
-Ой! Волны!
А как ты хотела?!!!… Сиди на берегу. Это тебе не Турция, не Мармарис с черным как будто грязным песком и озерным шепотом совсем без волн. И здесь лучше, чем в Римини или Пезаро хоть там и родился Джоаккино Россини.  Помнишь, их мелководный пляж  на полкилометра пути,  что убьет любое желание окунуться в воду?
-Другой разговор. Держись за меня. Утонем так вместе.
Удары в живот.  Прохлада и соль.  От белых бурунчиков  легкая  водяная пыль. Мы плывем.   Кровь вода и вино и остывает горячее тело. Волны качают нас, убаюкивают. Вниз. Вверх.  Хорошо. Слепит низкое солнце.  Путь обратный тяжел. Мы свалились, будто деревья.  И сердце клокочет, и горячий песок подгребаем, и можно уснуть. Легкий сон йод, ракушки и белые чайки…Путин, Медведев, гармошка, играют в четыре руки. … Россия трещит пополам,… просыпаюсь,  иду смыть песок и остатки страшного сна.   Волны теплого моря обнимают меня, и я забываю несчастную страну, откуда я родом.
Мы возвращаемся, скрывается солнце. Последние красные отблески дарят нам окна  Паломы и Арабелы.  Как белый теплоход вдали возвышается  и горит огнями Адмирал.
Дорога идет наверх. В маленьких придорожных ресторанчиках начинается кипучая жизнь. Чуть не обжигая ветви ольхи, в Амшоре вспыхивает неосторожное пламя в огромном круглом тандыре, а у соседей в Ривьере,  два подростка с красными лицами крутят на деревянных ручках туши баранов. Древесные угли мерцают  рубиновыми отблесками. С парнишек льется пот, который они постоянно смахивают рукавами. А в нижнем ресторане под горой, повар в белом огромном колпаке, который съехал набок, колдует  над  большими кастрюлями, протыкает содержимое узким штырем,  на аптекарских весах взвешивает приправы и кидает их в полуготовые блюда.
Переодевшись, мы возвращаемся и заходим в Пармус. Полосатый полог закрыл небо, унылые столики почти пусты и зеркально блестят. Ты убираешь сумочку под стол. В ней аккуратно завернутыми лежат мелкие ракушки, две веточки лаванды и пара маленьких шоколадок которым судьба - побелеть от старости в нашем ящике письменного стола.
Мы поправляем мягкие заботливые подкладки на креслах и устраиваемся удобней. Но никто не хочет нас обслуживать. Вдруг в кафе  вваливается огромная толпа немцев.


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Реклама