1.9. Разговорчики в строю

  Кольку всё-таки вывезли из Тологды, да так вывезли, что сразу - в заграницу. На родине, у Егора-отца, Иван прятал время от времени семью, чтоб не таскать по жутким гарнизонам.
  Большой генерал был ещё в силе в Москве, вызвал Кромова, обнял на пороге кабинета.
  - Как жена и сын? - подмигнул. - Как сын и жена? - хитро дёрнул веком ещё разок.
  - Служат Советскому Союзу! - бравил полковник.
  Генерал расхохотался.
  - Будь реалистом, - молвил сурово. - Твои анкеты - ликбез для особистов. Учудил в фиктивные зятья осуждённого бериевского палача. Ты, Кромов, будешь хорошим генералом, но в провинции.
  Полковник скромно молчал.
  - А пока - Европа, - бросил небрежно военачальник.
  «Из дерьма, да в грязи», - опешил Кромов, но вслух: «Есть!»
  «Даёшь, Европу!», - вопила Ната, гоняясь за Иваном по гостиничному ковру, шлёпая себя по ляжкам.
  Вдогонку галопировал Колька: «Даёшь, Варшаву!»
  «Нетушки-нетушки, ляхи - проездом», - хором взмолились родители.
  Заскочили в Замоскворечье, к Мохортовым.
  «Могли б и здесь остановиться, - пробурчала обиженно мать Наты. - Неточка давно съехала».
  …«В Европу, да без пальбы!», - дивился Егор при проводах в Тологде. «Не ходят туда без драки», - утвердился после второй чарки. «Нет, не обойдётся», - предсказал, приняв третью.
  Ната взгрустнула, Колька не оробел.
  На вокзале полковник в ладном мундире и наряженный напоказ сын пристроились в очередь к мороженому за потёрханным штатским, при котором был колькин ровесник-оборвыш. Тот двигал по ладошке монетки, считая губами.
  «Папу выгонят из армии, мы такими же станем», - посочувствовал Колька, и умчался в мягком вагоне в Германию.
  Он не раздумывал, когда сказали, что пора в дорогу: «Надо укореняться на новых землях». Что думали другие, Колька не знал, но он-то ехал в Европу воевать: «Раз уж родился в русском народе, то надо русским быть, а всех других - бить».
  «Там, за Брестом, - сплошная заграница», - дурачился отец в поезде. Миновали его, и она началась, Европа эта. От вагонов сигали дикие кролики.
  «Уже совсем Европа, - объявил вскоре отец, - та самая Германия».
  Колька уразумел, что самая Европа, когда не сразу сообразишь - парк это или лес, город или деревня. И сориентировался, что в Совсем Европе - всё рядом.
  В Германии делали обманное мороженое - в картонных стаканчиках, лишь похожих на вафельные. Родители ругали сладкую горчицу. Колька был без шоколада, пока не прислали из Союза, а фрицевский не терпел. Поразился пустотелым домам - стены стоят, а внутри ничего кроме мусора.
  «Аккуратно бомбили, - сказал отец. - Не русская работка».
  Разбитые дома красовались и в центре Берлина. Таких городов оказалось два - наш и не наш. Чужому Берлину достался Рейхстаг, который Колька мечтал потрогать. Дорогу охранял огромный щит с надписью по-русски: «Стой! Впереди английский сектор». Дальше - Бранденбургские ворота и безразличные к немцам, шныряющим туда-сюда, цветастые британские солдаты.
  «Их англичане зовут «томми», - сказала мать. - Правда, смешно?».
  Колька угрюмо молчал.
  «Своим: «стой!», а остальным: «пожалуйста!» - фыркнула про себя Ната. - Рот на замок», - цыкнула на сына.
  И они просочились сквозь ворота-солдат.
  «На мне - ничего советского, час как от берлинского парикмахера, немецкий с прусским выговором, - успокаивала себя Ната. - А русый сын в коротких штанишках и скроенном здешним портным кургузом пиджачке смотрится полным киндером».
  На Рейхстаге Колька ничего выцарапывать не стал, он же его не штурмовал. Погладил колонну.
  «Лапают наши святыни фрицы. Ждут, но не дождутся, что мы отсюда уйдём», - заподозрил офицер советского почётного караула у монумента, провожая взглядом кирхо-кюхенную фрау с отпрыском, долговязую сучку, явно бывшую активистку гитлерюгенда.
  «Спесь с мочой тебя, Ната, вдарили. С ребёнком в западный город, да ещё в магазины! Ты Малый лагерь забыла!? Ты свой расстрел в Ивани не помнишь!? Времена не те, но могут и теми стать!».
  Всё это проорал полковник без единого офицерского слова. Так был зол.
  - Думала, что вместе посмеёмся, а ты - драться полез.
  - Так уж и драться! - оскорбился Иван.
  - Я фигурально выражаюсь, - наступала Ната. - Но откуда, скажи, в поверженной, разграбленной Германии, даже в нашей её четвертушке, - на прилавках бананы и кокосы?
  - Витрина социализма, - сдался отец. - Хоть бы фотоаппарат выбросила, - усмехнулся. - Под чехлом - наш «Зоркий».
  - Сделано, кстати, на немецких станках, - уела мать. - Камеру бы честные немцы в штатском нашли, а уж добраться до хозяина нашим путаникам - плёвое дело.
  - Лубянское семя, - лениво бросил отец.
  - Белогвардейское отродье, - привычно тявкнула мать.
  - Так я-то, кто? - взвизгнул Колька, как всегда запутавшись в классовой борьбе.
  - Забавно, что вас никто не засёк, - примирительно сказал полковник. - Ещё смешнее, не донёс. И славно, что жить будем не в Берлине, чтобы вы, что ни день, не сбегали Родине изменять.
  Но на этом их первая Германия закончилась. Накупили марок в филателистическом магазине, который родители звали странным словом «нэпманский». В Трептов-парке Колька гордился русским солдатом с мечом. Запомнились пешеходные леса, в которых росли настоящие грибы, но немцы их не понимали: «Дойчландия, что говорить».
  По новой к фрицам они попали опять через Польшу, где за Венгрию били стёкла в советских поездах. В вагонах продавали открытки с солдатом-памятником, а по нему золотом: «Привет из Германии!». Такая же надпись легла на ведьму, что высилась над Будапештом. Колька обалдел: «Где ж я венгров-то колошматил?».
  Берлин был под боком, но за Бранденбургские ворота они больше не ступали.
  …Когда Кромовы поехали по заграницам, Сусанна насела на Давида. Муж отбрехивался.
  - Русская пара с прекрасными родословными. И тот, и другая - из извергов старой и новой власти. А мы?
  - Не корчи из себя жида, герой Союза! Тебе партия даже Израиль строить не доверила, - бушевала Сусанна. - Космополит безродный, тра-та-та! Циркумцизия.
  Давид в ответ врезал, не словесно.
  Совсем безродным Драган не был. Он рос в семье человека, который отправил его родителей делать мировую революцию. Потом настал его черёд, а мальчишку сдали в приют с запиской. «Давид Иванович Драган Циркумцизия», - было начертано без знаков препинания. Так он и жил под двойной фамилией, дразнилки терпел, пока кто-то не догадался, что хотел сказать автор письмишка.
  Когда Драган вышел, наконец, в генералы и перекочевал в Москву, стали возникать родственники. Но все недостоверные.
  За «циркумцизию» Драган навесил дополнительно, да так, что Сусанна захотела «вернуться к маме».
  Наутро генерал отошёл, нацепил Золотую звезду.
  «Баба твоя - гулящая во все стороны», - ткнули ему, отказывая.
  «Вот посему и поедем», - сплюнула Сусанна.
  С полинявшим синяком под глазом заявилась к генералу-кадровику.
  - Это ты меня в бляди определил!?
  - Есть такое мнение, - осклабился собеседник. - А у нас строгие критерии.
  - Так и проверь мнение своим критерием, - предложила Сусанна и увезла обмякшего кабинетчика на квартиру.
  «И не расскажешь никому», - сокрушался тот, отпросившись помочиться. - Не баба, а гарем».
  - И всему этому, - генерал сделал выразительные жесты, - ты научилась в публичном доме?
  - Такое там не преподают, но таланты в постели только развиваются, - вновь призывно распластала мохнатенькое тело Сусанна.
  В перерывах между соитиями она набрехала, как в Испании пряталась от фалангистов в борделе. Почти все кадровые проститутки перебежали к республиканцам, поэтому… приходилось. Освободил Давид, ворвавшийся в притон на танке.
   Сусанна отдалась метко. Им быстро оформили бумаги в… Монголию!
  «Вся страна - природный полигон для бронетехники», - принял назначение Давид, но жене врезал. Любяще.
  …Шагая по ухоженным аллеям пригородов Берлина, Иван Кромов понимал, что Россия не могла не одолеть эту цивилизацию в бою.
  «Поверженная Германия дружелюбней освобождённой Польши», - примерили офицеры. В Европу они приезжали, покрытые советским снегом. Огромная армия укоренялась. На небольшом клочке немецкой земли жизнь наладилась быстро. Офицерши поняли, что такое быт. Были, конечно, семьи, о которых презрительно говорили, что «живут на паёк». Эти люди не представляли, как можно не есть кашу казённой крупы, громоздили, набивая отрезами, чемоданы-сундуки «Смерть носильщика».
   А в России товар был двух сортов: «дают или нет». В деревне, лишенной наличных денег, ходили полтинники 20-х годов, мелкое царское серебро. «Будет и там народу облегченье», - мнилось из-за кордона. Никто в войсках не ведал, что в стране - оттепель, знали, что Сталина - нет.
  Потом попытались мирно объединить Германию. Начали с Берлина. Русские и американские танки стояли пушками друг на друга. Колька с мальчишеским азартом и трепетом ждал, что вот-вот сойдутся. Но уже смог понять слова отца: «Один залп, и весь мир станет другим».
  Вместо стрельбы построили забор.
  «Жители ГДР осознали себя самостоятельной нацией, немецкой социалистической, и огородились», - сафоризмил Мичманок, сновавший из одной страны в другую.
  «Мы с Колькой проломили Берлинскую стену, когда её и в помине не было», - смеялась Ната.
  Казалось, что это - навсегда. Немцы будут работать, а советские полумиллионом штыков оберегать их труд. Газеты уверяли, что Америка вот-вот надорвётся, но покорённая Европа исподволь разлагала СССР.
   …Ната по переписке помирилась с Сусанной. Та звала в гарнизончик, куда заслали Давида после ламаистских степей. Но Драганы, привезя полковника Петра Чумаченко, сами нагрянули в Тологду, где Кромовы, по обыкновению, проводили неделю-другую.
  - Повоевали мы с тобой вновь, - после первой рюмки завёлся Давид. - Ты - в Венгрии, я - в Грузии молодых кацо лихо танками давил.
  - Давид! - повысил голос Кромов.
  - Получается, что я - против сталинистов, а ты, вроде бы, против тех, кто против, - обиделся Драган.
  - Грузинскому игу больше не бывать, - ополчился хмельной Егор.
  Разговор был сумбурный, но не бессмысленный. Танкисту и вспоминать не хотелось, и молчать было невмоготу.
  - Зря, что ли, мы плечом к плечу выступили в 53-ем? - напомнил.
  - Первым взбрыкнул Васька Сталин, - рассмеялся Иван.
  - Не сложилась династия Джугашвили, - вновь встрял Егор.
  Кромов был ироничен, понимая, что Давид ведёт к другому, но этой темы не желал. В стране заговорили, что Хрущёва пора убирать.
  - Сталинизм начальнички вытерпели, но его разоблачение для них чересчур, - изрёк Кромов резон.
   - А то! - согласился танкист. - Нет, думаешь, в стране такого, чтобы войска поднялись? - нажал всё же. - Четырежды герой в нетях. - Про Грозный слышал? Горцев вернули - русских резать. Вновь деньги сменили.
  - Так бабки не нарадуются: «Накрашенная девица копейке кланяется», - заметил Чумаченко. Он был ближе к жизни и огорчён, что не дотянул до генерала.
   «Полковник - состоявшийся офицер, - уверяли его Драган и Кромов. - А в ущербных подполковниках ты не ходил». Чумаченко, действительно, перепрыгнул через звёздочку.
   - Ропоток-то в армии давно утих, призывов «За Родину! За Жукова!», я и не слышал. Маршал ныне - исторический персонаж. Ну, и все звёзды с ним, - поставил