Девичья тропа

Когда-то я была маленькой и глупой; я училась в 9 классе, я была влюблена в одного мальчика, и ради него ходила утром в школу в самую раннюю рань. Зимой ли, весной ли — все одно. С наступлением весны мои пробуждения становились не такими мучительными, а надежд становилось больше — целых три весны я встретила с  невероятным оптимизмом, целых три!..
Олег был белым и светлым — я, как полагается, темной и теплой. Насчет темноты не поспорю, а вот тепла у меня было хоть отбавляй. Теперь я не думаю, что могла бы согреть его, а на других мое тепло распространиться не могло: я ссорилась с мамой каждый день, я закрывала дверь в наш дом, как отпущенный из ада грешник закроет дверь в преисподнюю. Не слишком удачное сравнение: таких грешников, как я, не выпустили бы на свободу.
Он был со мной всегда. Олег, чудесный человек. В 7 классе мы с ним дрались, в восьмом я мечтала взять его за руку и была счастлива до смерти, если он поднимал мою ручку, укатившуюся в его сторону. Однажды мы убирали класс вместе, я не вовремя зашла со спины, так что он локтем со всей силы пихнул меня в живот — и его извинения за ненамеренную грубость были для меня и сказкой, и песней, и лучшим признанием из всех.
Олег, хороший человек. Его имя на долгое время стало для меня главным присловьем; песнь Пушкина стала любимым произведением во всем курсе литературы. Его образ я могла слепить из воздуха, чтобы болтать с ним — а теперь я помню его лицо в виде обобщения всех лучших, славных лиц. Его лицо, его рыжие волосы — это смотреть на красивый закат, это чувствовать запах скошенной травы, это видеть, как спасают чью-то жизнь.
Он жил далеко от школы, в поселке, так что каждое утро его подвозил отец по дороге на работу: а так как работал он в Москве, выезжать приходилось рано. Я, бывало, представляла, как однажды мы случайно окажемся вместе в этой машине, и я непременно понравлюсь его папе, так что он не будет против нашего общения... И мы возьмемся за руки, и когда-нибудь он поцелует меня... Но я даже никогда не видела его, Олега Большого. Я просто три года ходила, чтобы сесть на пол в коридоре возле класса, и где-то метрах в двух от меня светилось, как луна, лицо О., подсвеченное экраном телефона - иногда зимой охранник не включал свет на этажах, хоть и царила зимняя вечная ночь. А я сидела в темноте вместе с ним, полная огромных надежд.
Я ни разу не прикоснулась к нему, потому что я не могла. Несколько раз пытаясь притронуться к его волосам, я пересекала широчайшую полосу раздумий, но не могла преодолеть этих миллиметров, отделявших мои пальцы от этой горящей меди.
Был май. Понимает ли кто-нибудь, что такое май? Что такое солнце, которое приходит вовремя, которое не оставляет тебя в трудную минуту? Что такое вишни-невесты по дороге в школу, что такое сухой асфальт, такой сухой, что по нему, кажется, можно ходить босиком? Трава была зелено-золотой, потому что была словно сощуренной от солнечного света. Май всегда был эрой взросления — в мае все ходили курить за гаражи так, словно имели полное право это делать, в мае кто-то начинал драматический путь «отношений» - Ленка, бедная Ленка, зря ты во все это ввязалась, этот парень совсем не для тебя...
В мае я не испытывала утренних страданий. Я одевала новые туфли и шла по косой тропинке. Эта тропинка срезала по газону путь до школы, и по ней ходили только школьники — за школой был пустырь, заросший прудик и длинный забор военной части, так что только по какой-то странной необходимости человек мог направиться в ту сторону. Конечно, это довольно глупое предположение, но еще во времена розового детства, когда у меня еще было много подружек, я заметила, что этой дорожкой ходят все мои знакомые по школе девочки, и почти никто из мальчиков — они жили в доме в другой стороны, у них была своя короткая дорога, а Витька, живший на первом этаже, все время выскакивал в окно, как на него ни ругалась бабушка. Так что я ходила Дорожкой Для Девочек много лет, шла и в это майское утро.
Мне приходилось идти под окнами дома №21 по улице Ленина, по правую руку от меня реяли простыни, развешенные на просушку. Они были отбеленные солнцем, так что я даже засмотрелась на них. Нет не на них: я опять представляла, что это Олег идет вместе со мной, а я рассказываю ему про фильм, либо про «Бойцовский клуб», либо про «Прерванную жизнь». Нет, скорее про «Бойцовский клуб». Он был шел рядом со мной, а его волосы бы сияли от солнца.
Так я шла со свернутой шеей, думаю, я даже глаза прикрыла на пару секунд: а когда я их открыла, я была уже в тени голубятни, а в метре от меня, на дорожке вокруг дома, стоял какой-то старый дед. Меня воспитывали в духе уважения к старшим, но я была, видимо, слишком устой для уважения. Этот дед как-то странно раскрыл скривленные синеватые губы, он то ли улыбался, то ли скалился, и его огромные желтые зубы, которые наверняка были только кусками пластика, мне совсем не нравились. В одной руке он держал палку, а другую держал как-то подозрительно близко к своим карманам.
- Это что у нас тут за красавица... Вот это красавица идет... - он почмокал губами, произнося это.
Меня передернуло. Я ускорилась, хоть в новых туфлях мне и не так-то просто было это сделать. Я не была белоснежной овечкой; я слышала рассказа одной женщины, медсестры, о ее двоюродном деде, который приставал к своему собственному маленькому внуку. Оба моих дедушки уже умерли, я их плохо помнила — так что эти граждане, да еще с такой дурной репутацией, бывало, вызывали у меня странное омерзение. Тем более такие.
Я пришла в школу, но Олега там не было. Мы с ним не были склонны к беседам, но я все равно представляла, что вдруг, ни с того ни с сего, мы разговоримся, и я расскажу ему о своем маленьком приключении.
И на следующий день меня поджидал этот. И на следующий. Я не то чтобы боялась — что этот старый хрен мог мне сделать... Но я шла во время, когда на улицах почти никого еще не было, и мне совсем не хотелось бы видеть какие-нибудь показательные выступления этого чувака.
Я стала ходить на 15 минут позже, хоть я и отрывала от себя лишние минуты возможности побыть с Олегом.
Был день; четверть подходила к концу, май в расцвете. Дождь с грозами лил два дня. Мы сидели на физике, а окна были похожи на водопады наизнанку. Похолодало, я сидела вся в мурашках, у меня начинали стучать зубы.
У нас был ужасно длинный день, мы репетировали выступление наше убогенькое выступление для Последнего Звонка... Дождь так и не перестал, я с тоской надевала плащ.
- ...ну поищи еще, может, они в другой раздевалке.
Я услышала его голос. Да, там, в раздевалке для младших — что он там делает?..
Олег вышел, чуть не натолкнувшись на меня. Я была в плаще и с сумкой, но не торопилась уходить.
- О, ты еще здесь. А на репетиции ты же вроде не был?..
- Я это... Контрольную переписывал.
Из-за бесконечно длинной ноги Олега вышла вдруг маленькая второклассница. Вероника — я знала ее, потому что однажды вела у нее уроки в день самоуправления. Она была самым лучшим ребенком класса и даже не сделала ни одной попытки ткнуть соседу по парте линейкой в глаз. Своей неприметностью и молчаливостью она напомнила мне меня саму, так что, конечно, я любила ее больше всех. У нее самые голубые глаза в ее классе, а может, и во всей школе. А теперь ее глазки были полны слез.
- У меня сапоги украли, - она всхлипнула, на подходе была новая партия слез. - Мама купила, а я их оставила, а их нет.
Олег куда-то пошел; а мы остались смотреть на куцый ряд выставленных на просушку резиновых сапожек, которых всего было пары  три или четыре, и ни одна из них не принадлежала Веронике. Она плакала, у меня почему-то было чувство, что я тоже сейчас заплачу. Вероника была почему-то в босоножках, у нее не было ни зонтика, ни плаща, хотя температура на улице была не больше десяти градусов.
- Ты позвонила маме? А дома есть кто-нибудь? А бабушка?..
Как и всегда в таких случаях, я совершенно потерялась. Я смотрела на огромные ресницы Вероники, которые слиплись от слез, на красноватые припухлости у глаз — невозможно смотреть и все равно засматриваешься...
Олег вернулся в своей куртке и с черным зонтом.
- Я ее отведу домой.
- Да? О, ну здорово. Пока.
Я не осталась с ними. Вышла на улицу, пар валил изо рта — я пошлепала по двору, мне в туфли затекала вода, плащ начинал промокать -  и откуда столько дождя?..
Стоя за гаражом, я смотрела, как Олег вышел на школьное крыльцо с Вероникой — он взял ее на руки, а ей дал нести зонтик. Я посмотрела на него, на его длинные ноги, на волосы, почти черные от пасмурности, , а потом вода добралась и до моей спины, а они зашли за угол дома №21 по улице Ленина.
***
- Олег, с каких пор ты стал увлекаться маленькими девочками? - гореть мне в аду со своими идиотскими шутками.  
***
Был последний день. Я шла в школу все той же тропой, на мне белым снегом хрустела рубашка, мне в глаза бил свет.
- Привет.
Я едва успела это осознать, а мимо меня прошел Олег. Куда он шел? Зачем? Я этого никогда не узнаю. Просто это он ослепил меня.
Он был так прекрасен. Если бы он был просто красив, как некоторые мальчики, которыми можно было бы увлечься, как Вова, с которым я ---, как голливудские актеры или греческие боги. Если бы.
Мы пили чай в нашем классе, и нам всем казалось, что мы любим другу друга, и кто-то по кому-то будет скучать, и те, кто уходили в техникумы и колледжи, по-прежнему будут частями класса... Было такое добро и радость. Но все нам только казалось, ничего не было на самом деле.
Я думала о том, что та утренняя сигарета, которая прекратила мою бешеную дрожь и спазмы в сердце, может теперь сыграть со мной плохую шутку. Ему может не понравиться этот грустный запах красных мальборо.
У него зеленые глаза.
***
- Ты куда?
- Черт... От тебя подальше...
Гореть мне в аду. Я даже не успела сказать ему, как я люблю его. Какое сияние от него исходит. Какие у него волшебные белые руки.
Я люблю тебя.
***
Он тогда убежал от меня; не знаю, знал ли он, что я скажу, или ждал очередной пакостной шутки. Если бы я была ему нормальным другом, я бы знала, что его семья переезжает в Москву, так что и школу заканчивать он будет тоже там... Я ничего не знала. Он просто оставил нас всех.
Я перестала ходить у школу рано утром. Я больше не щурилась от майского солнца.

Мне двадцать лет, я в институте, я в школу больше не хожу, и пара половых партнеров подобралась за пару лет.
Я поступила в наш, Подмосковный, ВУЗ, катаюсь туда на электричке, и школу правда не навещаю. Я знаю только одну историю, которую знает, должно быть, каждый второй с улицы Ленина.
В феврале этого года случился один плохой день. Утром одна семиклассница Вероника поссорилась со своей мамой — мама решила выйти второй раз замуж, а дочь сопротивлялась, так что они сорок минут кричали друг на друга. Но в тот день морские свинки были подавлены и Вероника решила пойти в школу пораньше. Она вышла в 7.20. В 7.25 она могла бы оказаться уже в школе, может, она пошла бы курить и плакать в туалет. Но она не пошла.
Когда она перелезала через сугроб, чтобы зайти на обледенелую дорожку, бегущую мимо натянутых струн и голубятни к школе, некто оглушил ее. Должно быть, Вероника была (по-прежнему) такой же хрупкой девочкой: та кровь, что осталась на снегу, была кровь от носового кровотечения, которое, наверное,