В воду он шагнул с бортика бассейна, и тут же не стало ничего, кроме муки ледяного ожога. Через пару секунд под ногами появилось дно, он оттолкнулся от него и вырвался почти по пояс из воды. Вместе с обтекающими струями с тела схлынул и ужас.
И вот так всегда, притом что вода в бассейне холоднее 27,2 градуса не бывает (Мельников всякий раз убеждается в этом, подходя к дощечке на стене с выведенными мелом цифрами - температурой воды и температурой воздуха).
А еще прыгать с бортика в воду правилами запрещено. Можно только спускаться, держась за поручни специальной лесенки (погружая себя в муки по частям), или сигать с тумбы в начале каждой дорожки (та же ледяная оторопь, только можно еще отбить о воду живот, потерять очки и шапочку).
Никак не мог научиться Мельников принимать эти первые соприкосновения с водой без страданий, и на нарушение правил шел вынужденно.
А больше, пожалуй, ничем, даже одиночеством, жизнь Виктора Павловича не была омрачена.
Так считал сам Мельников.
«Сейчас вот одолею свои полтора километра, - думал он, ритмично вдыхая и выдыхая воздух в воду (Виктор Павлович давно освоил брасс, что заметно отличало его от большинства посетителей, предпочитавших плыть «по-собачьи» или «по-морскому», тратя основные силы на удержание головы в надводном положении), - выпью в буфете чашечку кофе, а к двум часам – на Почтамт: сегодня гашение олимпийских марок, потом обед, сорок минут сна, прогулка – удивительно, еще только конец февраля, а в Москве весенняя погода! Вечером приготовлю вкусный ужин, после – почитаю или марками займусь...».
Заметили? Ни слова о телевизоре! Его Мельников не смотрел уже полгода. После скандала, случившегося в их Министерстве. Тогда тележурналюги, не разобравшись, огульно ославили все руководство департамента, и хотя Мельников был не слишком большим начальником и в круг проштрафившихся не входил, его все равно в порядке реагирования уволили. Точнее, за компанию с остальными отправили на пенсию.
И Виктор Павлович объявил телевидению бойкот.
Разумеется, на ТВ от этого никто не пострадал, как, впрочем, и сам Мельников, который, наоборот, - только пользу приобрел, отстранившись от завиральных новостей, пошлых ток-шоу, глупых сериалов и всего того, что впускаем мы в дом, включая телевизор.
Да и об увольнении Виктор Павлович очень скоро перестал сожалеть. Ну, сидел бы он у себя в кабинете, протирал бы и дальше штаны (впрочем, можно подумать, хоть кто-то из министерских приносит Родине пользу; уж если не вредит – и то хорошо!), потом в свой срок помер бы «на боевом посту» - и всё: откоптила лампа! Получается, что до последнего вздоха жил бы он исключительно ради хорошей зарплаты. Зато теперь…
Как же приятно это, черт возьми, - проснуться, когда за окном не та промозглая темень, которая по летнему времясчислению называется утром, а свет, пусть через облака, - но от солнца; не торопясь, приготовить завтрак, чтобы кофе был непременно с жирными сливками, а к нему мягкая свердловская булочка, потом поехать в бассейн или неспешно прогуляться… Да много еще чего можно сделать – с пользой или просто так, а, главное, с удовольствием!
Кстати, не в пример другим россиянам, пребывавшим в том же статусе, что и Виктор Павлович, недостатка средств он не испытывал: пенсию с хорошей зарплаты начислили ему тоже хорошую, ну и накопилось кое-что за годы, когда тратиться особенно было уже не на что: сын вырос, выучился, занялся своим делом, с женой же Мельников давно развелся…
В общем, спокойная, светлая жизнь настала у Виктора Павловича, который не забывал время от времени благодарно повторять: что Бог ни делает – все к лучшему!
Правда, когда явился ему кусочек его детства в виде нового увлечения марками, он немного обеспокоился: уж не маразм ли подкрадывается? Но вскоре Мельников обнаружил на Почтамте толпу филателистов всевозможных возрастов, азартно ожидавших погашения только что выпущенной серии марок. И легкая его тревога вмиг рассеялась.
Разумеется, страсть к коллекционированию может настигнуть человека в любом возрасте, независимо оттого, испытывал он ее раньше или нет. Что уж тут говорить о Викторе Павловиче, который, наткнувшись в книжном шкафу на целых четыре альбома марок своей школьной поры, теперь рассматривал их почти каждый вечер, не считая новых марок, покупаемых для пополнения коллекции.
Такими вечерами на эти четырехугольные листочки с зубчатой каймой, как на приманку, из заброшенных углов памяти начинали выходить разные забытости. Ну, разве вспомнил бы когда-нибудь Мельников Игоря Ежова, если б не увидел марку с Фиделем Кастро. Он ее выменял у Игоря на две жвачки, которые подарил ему (опять же вспомнил!) Андрей Егоров – у того отец работал заграницей. А было все это… во втором классе!
А еще в компании марок возникали иногда у Мельникова вопросы, которые не были слишком значимы по сути, но почему-то цеплялись за ум и настойчиво требовали ответа.
«Что это за Каракалпакская АССР? - вспомнилась ему одна из марок - с изображением Дома Совета Министров республики в каком-то городе Нукусе.
Виктор Павлович как раз заканчивал очередной «бассейн». Следующий он обычно начинал, отталкиваясь с разворотом от бортика, если, конечно, вдоль него на подводной ступеньке не стояли, отдыхая, люди. Сейчас там находился только один человек, который, хоть и был крупным, но места для разворота оставлял достаточно.
Тем не менее, ничего у Мельникова не получилось. Мужчина вдруг заметался: в какую сторону Мельников - туда и он. Не нарочно, конечно, а так… «затупил» что-то…
Виктор Павлович остановился, обозрел человека (Морской котик! Но не спецназовец, а тюлень – те же усы и тело. Как же его в бассейн занесло?) и поплыл назад.
«Да, значит, Каракалпакская АССР, - вернулся он мыслями к марке. – Такой республики в РСФСР не было. И в России тоже нет, это точно. Наверно, она осталась в составе Узбекистана или Казахстана…»
Вдруг мысль его неожиданно, сама собою перекинулась на мужчину-тюленя. Перед глазами отчетливо встала его обтекаемая фигура, и под действием этого что-то попыталось вспомниться ему. Но, шевельнувшись, память утихла.
Виктор Павлович лег на спину и посмотрел в конец дорожки. Теперь мужчина степенно перемещался по водной глади, переговариваясь с плывшей рядом женщиной. Оба отсвечивали темными очками, которые при их манере плаванья были совершенно бесполезны. Никаких ассоциаций мужчина не вызывал, и Мельников, снова перейдя на брасс, обратился к другому возникшему вчера вопросу.
Марка была посвящена микробиологу Габричевскому. Над его портретом размещалась строка «Сто лет со дня рождения», под ним – «Почта СССР», «40 коп.». И ни одной даты! Ну, и от какого года отсчитывать сто лет?! Надо бы марку хорошенько под лупой рассмотреть, вряд ли такой ляп возможен. С другой стороны, не все марки датируются годом выпуска, так что промах вполне мог случиться …
И снова Мельников натолкнулся на этого мужчину - уже не по прихоти мысли, а просто взглядом: тот по лесенке поднимался на бортик, где уже ожидала его спутница, вышедшая из воды первой. Дама также не отличалась стройной фигурой, но в ее немолодом возрасте этого и трудно было бы ожидать. А, в общем, обычная парочка, муж и жена – такие, как они, часто встречаются среди посетителей бассейна.
Вечером Виктор Павлович открыл альбом с маркой, посвященной Габричевскому. Ну да, конечно, не зря он сомневался в наличии ляпа: через лупу правее головы ученого удалось рассмотреть замазанные штемпелем цифры «1960».
Но взгляд вдруг отклонился в сторону - на одну из марок под последней полоской-карманом на листе кляссера. «40 лет советских вооруженных сил» шла надпись по ее верней части, внизу указывались годы: «1918 – 1958», а в центре были изображены героического вида пехотинец, моряк и летчик.
Мельников моментально вспомнил, что эта марка у него от Веры! Они с ней еще удивлялись: почему 40 лет вооруженных сил, а не силам?
Сладкая боль проплыла в груди: эх, Вера, Вера… если б не твой муж…
А следом альбом чуть не выпал из рук - тот мужчина-тюлень и был Николаем! Сколько раз, поджидая в укромном месте Веру, видел он его, следовавшего по двору, – неторопливого, большого. Образ этот, конечно же, не мог уйти из памяти, просто он со временем просочился, как вода через песок, на самое ее дно – потому-то сразу и не узнал Мельников Николая.
«Только теперь он явно не Верин муж», - заключил Виктор Павлович, припомнив внешность его спутницы.
***
Когда Вера вошла в комнату, Мельников первым делом поразился красоте ее ног, доступных взгляду вплоть до подола очень короткого домашнего платьица (Вера не ждала гостей). А то, что были они голые, только очаровывало естественностью, да и не требовалось никаких туфелек, чтобы стали они еще стройней, и не требовалось никаких чулок, чтобы атласно присмуглить и без того гладкую загорелую кожу.
Под голубым небом стоял лучезарный июль, и Вера, будто бы заодно с природой, была такая же солнечная – с рассыпающейся копной золотистых волос, веселыми светло-серыми глазами и улыбкой, от которой на правую ее щеку прилетала ямка.
Теперь уж Мельников и не припомнит, как они с Сашкой Бурцевым оказались у Николая дома.
Хотя, вспомнил: отмаявшись до обеда в стенах НИИ, где Мельников и Бурцев проходили преддипломную практику, решили они день продолжить на свободе, благо студентов никто особенно не контролировал.
Конечно, в тот душный денек стоило бы пойти к расположенному неподалеку пруду и искупаться, но у обоих не было плавок.
- Тогда в кино? Там прохладно… - предложил Виктор.
- В метро тоже прохладно, - задумчиво возразил Сашка.
(Представьте, существовали такие времена, когда в московских водоемах люди купались, а в кинотеатре и метро жарким днем можно было легко простудиться.)
Сашка сдвинул к поясу сумку, которую носил через плечо, достал блокнот, исписанный зелеными каракулями (почерк у него был безобразный, а ядовито-зеленый цвет используемых им чернил еще и обескураживал).
- Вот адрес, - ткнул Бурцев в страницу. – Предлагаю пойти к Кольке Зуеву, он тут рядом живет.
- Что-то я такого не знаю.
- Тоже мне причина не ходить. Познакомлю. Это мой школьный товарищ. Ему отец – «шишка» какая-то в исполкоме - кооператив на свадьбу подарил. Колька там теперь жизни радуется, а мы с тобой что?
- А что мы?
- Вот и я говорю: не фиг ему одному радоваться. Тем более что на своей свадьбе он меня к себе приглашал.
- Он же тебя приглашал…
- Слушай, Мельников, ну, где еще мы сейчас сможем спокойно портвейна выпить?
- А чего это сразу выпить?
Бурцев гневно посмотрел на Виктора.
- Ты как будто не знал, чем сегодня день закончится?!
Довод оказался неотразимым.
- Ну, а если дома никого нет?
- Тогда будем думать дальше, но уже с портвейном.
В первом встретившемся продовольственном магазине купили любимый всем студенчеством той поры напиток, кое-какую закуску и пожаловали в кооператив.
Хозяин открыл почти сразу же после звонка, так что друзья даже не успели поволноваться в ожидании шагов за дверью.
Николай показался Мельникову человеком обстоятельным, каким-то чрезмерно серьезным для их двадцати с небольшим лет, ведь были они сверстники,
