3 ноября 453 года, Ланс
Воздух пропах потом, кровью и грязью – этот запах щекотал ноздри варваров, спустившихся по реке к небольшому городу, названному Ланс ; но запах этот не смущал их, наоборот – будоражил и поднимал боевой дух. Они пришли в поисках битв, новых владений и добычи – будь то золото, оружие или женщины. Опустошив прилегающие к городу деревни и насытившись на сегодня кровью и награбленным добром, они оставили в домах побежденных поселенцев своих женщин и детей, а сами лагерем расположились вокруг крепостных стен города чуть далее чем на расстоянии стрелы, выпущенной из лука. Закрывшиеся в Лансе галло-римляне могли видеть с крепостных стен, как ярко горят многочисленные костры франков . Помощи было ждать неоткуда, оставалось только надеяться, что франки не одолеют крепостных стен. Надежда эта была слабой. Во-первых, потому, что обветшалые стены не защищали город в достаточной степени, а во-вторых, галлы не понаслышке знали, что франки умеют воевать. Воины этого народа поражали точностью, с которой они метали свои секиры, топоры и дротики – пехотинцы атаковали с такой стремительностью, что казалось, не уступали в скорости своему метательному оружию. Их кони были специально приучены оставаться на месте, если всадник соскакивал на землю; всё их войско действовало слаженно, словно единый живой организм. Они не знали пощады, не брали пленных и сами не сдавались в плен; их боевой клич заставлял кровь стынуть в жилах. Правда, этот народ избегал боя, если численное превосходство было не на его стороне. Сейчас был не тот случай – поэтому франки так спокойно расположились поблизости от города; обыкновенно они подбирались к противнику незаметно, скрываясь в гуще лесов, чтобы потом внезапно напасть.
Всякому было очевидно, что грядущее сражение не окажется для защитников Ланса счастливым – варвары сильно превосходили галлов числом. На стороне последних были лишь невысокие, ветхие крепостные стены, которые уже очень давно никто не ремонтировал. Защитники города не ожидали нападения и не успели подготовиться к осаде - у них не хватало провизии, которую им обычно поставляли поселенцы из прилегающих к городу деревень. Теперь, когда деревни разграблены, а сам город окружен, надеяться было не на что. Ланс замер в ожидании своего скорого падения.
Франки, казалось, даже и не думали нападать на город. Собравшись вокруг своих костров, они грелись, и долина оглашалась звуками их громового хохота, когда они рассказывали друг другу всякого рода смешные байки. Длинноволосые – кто с бородами, кто без них - светлокожие, высокие, одетые в кожаные штаны и куртки из грубых звериных шкур – эти люди были столь же веселы, сколь и неотесанны. Солнце уже готовилось скрыться в водах Шельды, когда они затеяли очередное игрище, должное послужить им забавой. Иногда они соревновались между собой в метании топоров, дротиков или копий, иногда устраивали дикие весёлые пляски.
В настоящий момент у франков не было вождя. Их король, всеми любимый Меровей , испустил дух четырнадцать дней назад. Они медлили с выбором нового главы, но сейчас, накануне взятия неприятельского города им нужен был кто-то, кто поведет их за собой вперед. Без вождя они чувствовали себя осиротевшими – и вот теперь устраивали соревновательные бои с тем, чтобы определить сильнейших. Знатность рода тоже имела значение – но вождь выбирался «по доблести».
Несколько раундов боёв уже осталось позади, и на сегодняшний день было определено тридцать самых сильных мужчин. Можно было уже выбрать из них одного, наиболее угодного всем остальным – но выбор всё ещё не был сделан.
Воины становились в круг, обступая двоих из этих тридцати, вызвавшихся сразиться друг с другом и тем самым повеселить товарищей по оружию. Все больше франков покидало свои места у костров - круг ширился. Дагоберта рыжего и Хильдерика длинноволосого подбадривали одобрительными возгласами и звоном оружия – а те стояли друг против друга, крепко сжав рукояти мечей – рослые, с обнаженными торсами, они скалили белые зубы в ухмылках, то расходясь, то вновь сближаясь – словно волки, готовящиеся броситься друг на друга и пролить кровь за право стать во главе стаи. Два крупных самца решили выяснить, кто из них сильнее и проворнее. Поединок носил скорее шутливый характер, но у франков шутка во всем шла рука об руку с суровой серьёзностью и жестокостью.
Улыбка рыжего воина Дагоберта сначала отражала в себе добродушную веселость, но с каждой секундой веселья в выражении становилась все меньше, и, наконец, его полностью заменил хищнический оскал. Дагоберт бросился на врага внезапно, стремясь застать Длинноволосого врасплох - тому пришлось отскочить назад, чтобы вовремя отразить удар. Из горла Дагоберта вырвался боевой клич напополам с рычанием – его противник только сильнее сжал губы - в темных глазах Хильдерика тлели яркие, мрачные искры и как будто насмешка таилась в его хитром прищуре. Внешне он отличался от остальных франков непривычно темным цветом глаз и волос, хотя его кожа была такой же светлой, как у остальных, а стан – таким же прямым и крепким. Он сражался молча, не издавая ни звука – видно было, как напрягаются его мышцы и как твердо стоят на земле сильные ноги, обтянутые грубой кожей штанов. Он ловко сдерживал бешеный натиск товарища по оружию, ставшего сейчас врагом. Дагоберт же, как будто изо всех сил старался устрашить противника своим видом. Спутанные клочья рыжих волос развевались на ветру, лицо исказилось, глаза налились кровью. Хильдерик всем своим существом ощущал исходящую от Дагоберта ярость; рыжеволосый обрушивал на врага один удар за другим – но все эти удары успешно отражались, хоть для этого и пришлось отступить на несколько шагов назад, да раз отскочить в сторону.
В волчьих стаях бывает такое – когда двое дерутся, один пытается отпугнуть второго громким воем – рычит и скалит зубы на противника, в надежде заставить его таким образом отступить, но тот стоит твердо, как скала, и мерит ретивого врага холодно-насмешливым взглядом. Эта насмешка в глазах темноволосого мужчины приводила Дагоберта в бешенство. Он был уже зрелым, прославленным воином и согласился сразиться с этим молодым франком скорее из интереса, насколько скоро тот окажется на земле. Он был старше Хильдерика и, как он искренне считал – сильнее и опытнее. Он надеялся заслужить звание короля, несмотря на то, что род его не отличался знатностью. И вот теперь, если он вдруг проиграет Хильдерику – об этом можно будет забыть.
Дагоберт знал, что нельзя позволять ярости слишком затуманивать рассудок – можно наделать ошибок. Но было что-то такое в молодом противнике, что вызывало в сердце Дагоберта дикое желание поскорее покончить с ним; что-то, заволакивающее его разум и заставившее забыть о том, что слишком сильная ярость может навредить. То ли дело было в выражении лица противника, то ли в том факте, что Хильдерик – племянник недавно почившего короля Меровея, а потому имеет больше возможностей заполучить королевскую власть – Дагоберт не понимал и сам.
Меровея обожали все. Он был силен телом и духом и являл собой пример для всех остальных. Воины восхищались им и боготворили его. Теперь они видели в Хильдерике знакомые черты, узнавали знакомые повадки – и Дагоберт боялся, что это сыграет на руку молодому родственнику погибшего вождя и Длинноволосому простят даже недостаточное мастерство во владении оружием.
Дагоберт подсознательно чувствовал, что недооценил противника, но признавать это даже перед самим собой он не хотел. Закаленный в боях, познавший радость победы и горечь поражения, он не мог не отметить бесстрашие Хильдерика, который проживал своё девятнадцатое лето, как и то, что это Хильдерик предложил прийти сюда, и это Хильдерик заразил товарищей идеей взять Ланс. Он ещё не был вождем, но воины уже слушали его. Он любил произносить перед товарищами речи, часто выступал на собраниях и даже Совет Старейшин давал ему право высказываться по тем или иным вопросам. Дагоберт старался не отставать – но то ли ему казалось, то ли так и было на самом деле, но звон оружия всегда звучал громче, когда выступал Хильдерик, и больше рук поднималось вверх в поддержу Длинноволосого. Дагоберту казалось, что у того все получается легко, само собой; и так получается незаслуженно, потому что он, Дагоберт, приложил больше усилий, чтобы добиться уважения соратников по оружию. Он искренне не понимал, почему внимание и слава достаются не ему, а этому молодому воину.
Дагоберт вновь бросился на противника, не сдерживая ярости, клокотавшей сейчас в его груди. Хотелось отомстить за всё – за речи, произнесенные Хильдериком на площади, за одобрительные возгласы в его адрес, за то, что он отбирал у Дагоберта то, что должно было принадлежать ему по справедливости. Глаза рыжеволосого заволокло черной пеленой. Испустив новый, звенящий яростью вопль, Дагоберт вновь бросился вперед, уверенный в том, что враг не устоит против нового сокрушительного удара. Вдруг он поскользнулся на мокрой от вечерней росы траве и рухнул наземь, крепко сжимая своё оружие в руках. Зрители взревели от хохота – кто-то тихонько посмеивался, поглаживая густую спутанную бороду.
- Вот так показал Дагоберт свою доблесть, земля содрогнулась!- раздался чей-то веселый голос, и новый взрыв хохота огласил долину.
Хильдерик стоял напротив упавшего и задорно, по-мальчишески улыбался. Как будто не было у него в глазах ни насмешки, ни мрачных огней на дне зрачков. Добродушно посмеиваясь, он подошел к упавшему и протянул ему руку, за которую Дагоберт немедленно схватился. Рывком поднявшись с земли, он смерил зрителей злым взглядом, говорившим – это ничего, вот сейчас я всем покажу!
Его буквально взбесило это глупое падение на траву, злил и смех товарищей, хотя обычно такая реакция братьев по оружию наоборот бодрила. Но больше всего выводило из себя то, что Хильдерик спустил ему это падение с рук и готов был сражаться с Дагобертом дальше. Упал – значит, проиграл, но Дагоберту дали второй шанс. Зачем? В этом жесте рыжеволосый усмотрел намерение противника лишний раз поглумиться, тем более что остальные франки закивали головами, выражая Хильдерику своё одобрение. "Знает вероломный юнец, как стяжать себе уважение! "- подумал Дагоберт, все же пытаясь справиться со злостью, клокотавшей в груди.
Битва возобновилась. Скрестились тяжелые мечи. Противники отскочили друг от друга, потом снова сошлись - но не прошло и десятка секунд, прежде чем Дагоберт вновь почувствовал, как земля уходит у него из под ног. На сей раз, дело было не в вечерней росе. Над ним возвышался молодой враг, и Дагоберт ощутил холод направленного ему в грудь острия меча.
Битва была окончена. Дагоберт не просто проиграл – теперь звание вождя было для него потеряно. До этой битвы у рыжеволосого была надежда, хоть и призрачная, но теперь племянник Меровея с корнем вырвал её из самого сердца Дагоберта. Тяжело дыша и понемногу приходя в себя, Дагоберт лежал на земле, и каждая новая секунда казалась ему вечностью. Никогда не сможет он забыть этот момент – никогда не сможет забыть это
