Мы познакомились на Бердском заливе в «Былине». Речкуновкие санатории и дома отдыха располагались тесно. Старые дощатые корпуса были покрыты шиферными крышами, и местами позеленели. Отсвечивали бликами черные стекла в подгнивших переплетах, и кругом росли сосны и вились залитые солнцем асфальтированные дорожки. В лесу пахло сыростью и прелой хвоей. Лес был пустой и прозрачный только белки, лазили по стволам, сверкали бусинками глаз и отдыхающие кормили их орешками.
В средине лета, по подобию городского радио «Юнитон», в доме отдыха решили устроить праздник – «Девушка июля». Королевами бала объявили девушек с именем Юля. Их было семь или восемь, но она затмевала всех остальных, даже не красотой, не смазливым личиком… "Вот стоило посмотреть на нее, и можно было сразу понять, что это айсберг. Под водой такой пласт неизведанный и таинственный, что дух захватывал. Величина чувствовалась. Ты пытаешься биться лбом, пытаешься, что-то изменить, а тебя не замечают, тебя несет как будто ты пушинка, бесплотное существо. Над твоими усилиями даже насмехаются, жалеют".
Наши чувства тогда еще не окрепли. Все было призрачно и зыбко, и даже случайная постель, скорее была прелюдией, и не больше.
А вновь мы встретились спустя полгода во Франции в Пор-Вандр, в гостинице на набережной у Королевского замка. Из одного окна был вид на залив Кольур. Она платила за себя сама, была независимой и строгой. Мы провели один день в Тулузе, посетили Дворец Ниэль, который строили больше ста лет и закончили в 1968 году и сходили в ботанический сад Гранд-Ронд. Потом наш путь лежал в Мопелье. Там была древняя медицинская школа, где учился, а потом и преподавал сам Нострадамус. Но в целом наша поездка во Францию была скоротечной. Городки на побережье Лионского залива промелькнули пестрым калейдоскопом и остались в памяти чистыми мостовыми, запахами раннего кофе, йода от выброшенных на берег водорослей и неожиданным ливнем в Перпиньяне.
Потом мы, списавшись, встретились в Палм-Бич, во Флориде, когда температура в тени была тридцать шесть, и я чувствовал себя всегда неловко, потому что потел. Край царства орхидей, магнолий и рододендрона, прикрывали от солнца многочисленные пальмы. Кругом было море белого песка, а в океане свирепствовали белые акулы. Приходилось довольствоваться легким обкупыванием по пояс и еще следить друг за другом.
По-настоящему наш медовый месяц прошел на севере Испании, в Каталонии, на побережье Коста-Брава. Небольшой городок Росес пленил и очаровал нас. Узкие улочки с белыми домиками и черепичными крышами перемежались с гостиницами. Рядом высились горные хребты Пиренеев. Горы уступами бежали к морю. Вдали при хорошей погоде проступали очертания Эстартита, где был морской порт. Оттуда в шесть утра привозили, свежую рыбу, выловленную за ночь, и развозили по отелям и ресторанам. Нас прельщали маленькие магазины, лавчонки с сувенирами, художники на улицах и запахи печеного мяса и пряностей из крохотных «кафешек» под платанами. В Испании мало асфальта, а много гравийных, засыпанных отсевом дорожек. Рыжими лентами они вьются по всему побережью и по утрам пахнут солью. Дорожки и лежаки с пляжа убирали негры. Они всегда были так приветливы и улыбчивы. Счастливые люди! Их черные до синевы тела блестели в восходящих лучах, и только белые ладошки казались беззащитными под лучами горячего испанского солнца.
Когда мы сняли в Калелье поздно осенью домик, сезон закончился, и цена была смехотворной. В ста метрах к морю возвышалась старая башня маяка, а в скалах был прорублен проход для берегового шоссе и туннель для электричек, которые почти не шумели. Во всяком случае, мы ничего не слышали и спали крепко и сладко. Юля даже иногда всхлипывала по ночам. Ни у нее, ни у меня не было особенно средств. Мы были вполне рядовые туристы, которые решили немного пожить в другой стране. Но никогда я не был так счастлив как в, то время, когда мы жили в бедности и экономили на всем. Каждый день я вставал с мыслью, где-нибудь раздобыть денег. День кончался с плачевным результатом, робкие надежды таяли как весенний снег и мы ложились в холодную постель разочарованные, но счастливые оттого, что день «Икс» еще не скоро, что бог подарил нам еще немного шансов, и все еще может, как-нибудь устроится. Чем хуже были наши дела, тем изобретательней была ее фантазия. Она была неистово хороша в постели. Ее не знающее усталости тело творило чудеса, это была не женщина, а сгусток отзывчивых желаний, которые как пульсирующий протуберанец, космический квазар опустошали меня до самого дна. Нам нравилось ложиться ранним вечером. Мы ждали легких сумерек, иногда просто притеняли окно. Голодный секс без телевизора и радио, без надежд на счастливое завтра, по-особенному хорош, как еда с доброй перчинкой. Когда вынужден ходить по канату, и в любую секунду можешь свалиться в пропасть. Я помню все: милое лицо, затуманенные глаза, губы, волнующуюся грудь, искусанную вчера, заломленные мной за спину руки и сомкнутые не поддающиеся сразу колени. На соседней базилике успевали пару раз пробить часы по четверти часа, пока мы с перерывами добирались до главного. Узкий гребешок волос меж ног, казалось, был безучастно нейтрален и миндалевидно расширяющаяся к верху трещинка влажно холодна, узка и неотзывчива. Трудные неподатливые мышцы легким бугорком поднимали низ ее живота, упруго и эластично уходили между ног.
-Как тут все прекрасно!- шептал я с удивлением и восторгом, рассматривая как будто в первый раз и целуя ее везде.
Юля прикрывалась ладошками, которые я с усилием убирал, показывала мне ноги в гусиной коже, замирала в легких судорогах, и поднималась на локтях, пока не звенела натужно спинка железной кровати, а длинные волосы на голове не падали меж прутьев.
-Хватит! Этого уже хватит. Я тебя потеряла,- шептала она горячо и обреченно,- иди ко мне.
Нежный мохнатый персик, раздвигал половинки и принимал в лоно, жадно пульсируя, раскрывая свой хищный зев. Спустя время плотные мышцы, как кольцевой замок опоясывали меня, подгружали сладостным вакуумом, истощали до немыслимого предела.
Когда все заканчивалось, она удалялась в душ, а я, пошатываясь, шел включать старый разбитый кассетник. Русские барды за тысячи километров от дома, трогали струны гитары, пели о далекой России, о белых березах, о девчонках в коротких платьях, о горячем паре в дымной бане и о пацанской любви, которая была такой верной, но недолгой.
Мы долго лежали, обнявшись, она касалась меня губами, сдувала прилипшие волосы со лба и перетягивала на себя тонкое суконное одеяло со сбившимся в комок пододеяльником.
Каждый раз добираться 60 км до Барселоны нам показалось неудобным, и мы решили, переехать Ниццу. Юля была уже капризная, раздражалась по пустякам, и ее часто тошнило. Там и родилась Анастасия. Красная сморщенная девочка с кучей подгузников и невыносимым характером. Она не хотела мириться с нашим спартанским существованием и выражала это довольно громко.
Когда становилось совсем невмоготу, я уходил к морю смотрел, как в камнях играют черные бычки или если была непогода один подолгу пил Порто Малагу в прибрежном кафе. Я выбирал столик, смотрел на голодных крикливых чаек и с надеждой ждал, когда чуть поутихнет ветер и изматывающий шторм, и верхушки сосен на ближайших горах успокоятся и примут свой обычный вид.
Когда спустя час или два я возвращался, Юля встречала меня безропотно с виноватой улыбкой.
Наши деньги подходили к концу. Они неумолимо таяли, хотя мы строго записывали все расходы и радовались каждому сэкономленному евро. Я помню все наши приключения, бедность, как мы цеплялись за соломинки, строили не существующие замки на песке, но быт неумолимым прессом заставлял избавляться от иллюзий. Почти год нам удалось продержаться, пока я не нашел работу. Это было очень кстати, но через два месяца меня, уволили из-за языковых проблем. В итоге, как ни трудно было сознавать свое фиаско, пришлось возвращаться с поклоном к ее маме в Подольск. Юля огорчалась, слушая бесконечные нотации. Толкала в рот жидкие каши на молоке дочке и что останется себе, и не возражала, только иногда говорила с нажимом слово «Мама!», и та замолкала, находя себе дела по дому.
Моя небольшая фирма в Новосибирске, давно дышавшая на ладан, скоро рассыпалась в прах, сотрудники умудрились даже наделать долгов. Это меня не удивило, далекий не подконтрольный бизнес редко бывает успешным, скорее наоборот. Пришлось продать офисную технику и покрыть неустойку перед заказчиками, которых я в большинстве знал лично. Когда стало совсем невмоготу, я в отчаянии пошел работать дворником, в соседний дом, разбавив сообщество земляков из Таджикистана, благо никто в Подольске меня прежде не знал.
Несчастье случилось неожиданно. Когда Анастасия умерла, Юля почернела, ссохлась, и круги под глазами не проходили у нее больше месяца. Слегка затянувшаяся рана, иногда взрывала ее неожиданно и беспричинно. Смирение не приходило, и наши ссоры иногда переходили в скандалы. Подувшись так пару тройку дней, она обычно приходила с покаянием, и я понимал и принимал ее, и все как будто налаживалось. Или так казалось.
Меня неожиданно повысили до замначальника ЖЭКа. «Канделябр» - так звали мы за глаза нашего начальника, давно меня приметил. На расстрельную должность работу по жалобам и обращениям жильцов, трудно было подыскать кандидатуру. Я согласился, с сожалением передав березовую метлу и пару лопат очередному уроженцу солнечных республик.
И вот тут я встретил ее. Моя посетительница назвала себя просто Маша. Маша Калинина. Я пришел к убеждению, что иногда между двумя людьми совершенно неожиданно и необъяснимо вспыхивает влечение, сопряженное с наивысшим доверием. Ты видишь ее первый раз в жизни, а как будто сознание раньше создало ее в голове, и она зашла в эти рамки как пазл. Форма, цвет, рисунок – заполнили недостающий элемент. Все совпало, ничего лишнего, никаких сомнений, что именно ее ты искал всю жизнь и все, что было раньше, это только пустая трата времени и сил.
Я бессознательно пошел по жалобе в ее квартиру и пил чай и смотрел на отца, седого нестарого майора, и мне было страшно стыдно, но ничего с собой я поделать не мог. Мама Маши, Надежда Николаевна спрашивала о трубах. Для нее я наверно был вежливым бесплотным юношей из противной необязательной организации под названием ЖЭК. Я что-то отвечал невпопад, извинялся и плел очередные небылицы. Думаю, Надежда Николаевна приняла меня за человека со странностями, то есть с гусями, если не больше. Но Маша смотрела на меня безотрывно, и мы понимали все, без слов. Когда мое пребывание стало в тягость, я покинул их жилище, но три часа стоял у подъезда, пока не погасили все лампы на седьмом этаже. Я дал зарок не появляться в этой квартире ни за что на свете. Когда такое случается надо просто перебороть слабость, отвлечься, и утром встать со свежей головой и посмеяться над своими бредовыми мыслями. Так наивно думалось мне, и тогда я свято верил в это.
А в феврале она пришла вновь, и я не устоял, проводил ее до дома.
-Вы женаты?- спросила она по дороге.
