Моменты театральной жизни (часть 3-я) Курьезы.

Итак,капелька-смешинка 1-я: Спектакль «Хитроумная влюбленная»

Премьера этого спектакля по пьесе  Лопе де Вега состоялась 25 ноября 1995 года. И продержался он почти пять или шесть лет. Это хороший срок для спектакля.

Состоял он из двух актов (обычно все спектакли у нас были двухактные). В первом акте – 5 действий, во втором – 4.  
 
Одна из героинь пьесы, Херарда, появлялась в первом и пятом действиях  1-го акта, а затем в четвертом  действии 2-го. И на поклоне. То есть 3 раза: в самом начале спектакля, в конце 1-го акта, и в конце спектакля.

Обычно играли  два актерских состава. Так вот, в одном из них Херарду играла замечательная актриса театра, необыкновенно пластичная, с изумительно певучим голосом, очень талантливая. Но, к сожалению, как это часто бывает у творческих людей, она будто пребывала в созданном ею образе, и нередко забывала о реальности.

Так вот, отыграла она свою сцену в первом действии 1-го акта, и спустилась к себе в гримерку. И … напрочь забыла, что ей появляться еще пятом действии! Отцепила мантилью, переоделась в байковый халат и решила отдохнуть до конца спектакля. Ведь, как она считала, появляться ей только в конце 2-го акта! И уже в другом платье и мантилье!

А я сижу на выносе, работаю с водящими фонарями… Вынос – это такая площадка-балкон под самой крышей театра. Там установлен ряд верхних ламп, пушки (особые лампы с линзами, создающими спецэффект) и водящие. Это фонари, свет которых следует за главными героями действия.

И  мне, как говорится «сверху видно все»!

Отыграно четвертое действие 1-го акта. Наступает пятое. На сцене только один (!!!) герой – престарелый капитан Бернардо с подагрическими ногами. Его играет народный артист республики. Он - единственный из занятых в пьесе, кто играет бессменно!

По мизансцене он становится под левым театральным станком, задрапированным декорацией. Декорация изображает балкон, на котором должна появиться маха Херарда, полюбезничать с капитаном и бросить ему гвоздику. На этом первый акт заканчивается.

Народный артист, то бишь, капитан Бернардо - в костюме испанского гранда 17-го века (со всеми этими рюшечками, кружавчиками, пышным воротником-гранголой, в фиолетовых коротких штанах и камзоле).

Пять секунд. Херарды нет!

Десять секунд. Херарды – нет!

Капитан понимает, что он чего-то не понимает! Но при этом понимает, что надо что-то делать!

Народный артист (вот, что значит профессионализм!) подпрыгивает на «подагрических ногах» перед окном, и начинается импровизация, выдержанная(!!!) в ритмике стихотворного текста Лопе де Вега!

Трудно представить?! Однако же это развертывалось на моих глазах, и я сверху видела бешено вращающиеся голубые глаза народного артиста и его  мгновенно налившуюся кровью шею под гранголой!

Голос при этом…медоточивый!!!

- Херарда, ангел мой!

Молчание!

- Херарда, дивный свет мой,  где вы?!!

Молчание!

По внутренней радиосвязи уже несется SOS!!! Помреж (помощник режиссера) – милая нежная девушка, рычит как стая уссурийских тигров перед смертельной схваткой!

- Дина!!! Дина!!! Твою…. (далее перечисляются все родственники артистки до 4-го колена!) На сцену!!! Бегом!!! На сцену!!! Он тянет монолог!!! Ди-и-ина-а-а!!! Там стихи! Он долго не выдержит!!!!!!!!!!!!!!!!!! Быстрее!!!!

Рассеянная Дина, конечно, уже проснулась и вскочила. Но, пока наденешь тяжелый испанский костюм, причешешься, прицепишь мантилью, поправишь грим  и воткнешь гребень, пройдет как минимум минут семь! И это, если делать все стремительно! А еще надо спуститься на сцену , обогнуть ее, пройдя через подвал, и уже оттуда подняться на станок, и встать в кокетливую позу на балконе! То есть в общей сложности минут десять бедный народный артист – капитан Бернардо должен в полном одиночестве импровизировать на сцене, не выпадая из ритма стихотворного текста Лопе де Вега!

По большому счету, в таких случаях дают занавес. Но это – позор! Это - черное лицо театра! Перефразируя известный анекдот о том, как надо сыграть пьяного и трезвого, можно сказать: «в нормальных условиях только дубина не сыграет, а вот в экстремальных, да, так, чтобы зритель ничего не почувствовал, и решил, что так и нужно по пьесе – тут уже высший пилотаж нужен». Как говорится «в бой идут одни «старики». Вернее – один старик. Наш бедный народный артист – капитан Бернардо!

Он по-прежнему пасся под балконом злополучной Херарды. То изображал неподдельное изумление ее отсутствием, то страдал! Руку «коронкой» ко лбу прикладывал, тоскливые очи возводил горе, то бишь, к балкону! (Ей-Богу, мне сверху казалось, что он испепелит этот балкон!!!). То сердито махал рукой, мол, да, ну ее, эту строптивую маху! Но тотчас снова возвращался:

- Херарда, о как жаль, мой ангел, что вы к моим мольбам так глухи! Я ведь страдаю, дивный мой цветок!

- О, почему ты так жестока? Неужто сердца в тебе нет, небесная Херарда?!

- ХЕР-РА-Р-ДА-А!!! Отзовись! Не погружай меня в стенанья!

-О, Боже, и опять ни звука! Неужто что случилось с ней? Мне давеча аптекарь говорил, что у него она пилюль купила!

- Не вынесу я муки тяжкой! Ведь я не мальчик, милая Херарда! А убеленный сединАми муж! И долго я терпеть не стану! Мне это как-то не к лицу!

- Ах, чаровница, ах, проказница, постой же! Наверно, новую мантилью примеряет! И ожиданием меня терзает! Ну, погоди ж, коварная Херарда!

Бедный Лопе де Вега, наверно, вертелся в могиле как пропеллер! Вряд ли кто еще, со времени написания пьесы, так издевался над ее текстом! Я покатывалась со смеху у себя наверху. Бог его знает, как еще не выронила водящих фонарей из рук! По внутреннему радио несся осипший голос помрежа:

- Скор-р-рей-й!!!

Наконец, в окне появилась Херарда! Боже! Ну и вид был у «предмета вожделенной страсти» престарелого капитана! Лиф платья с шемизеткой съехал набок, мантилья закрывала половину лица, а гребень вообще висел на ухе! Но самое комичное – рыжеватый парик был надет криво, из под него выбивались черные как смоль волосы актрисы, и оттого казалось, что волосы на голове у Херарды растут как-то неровно, и почему-то разного цвета! Хорошо, хоть была полутьма, сопровождавшая интимное воркование капитана и махи, и из зрительного зала всех деталей ее облика  не было видно.

В общем, они проворковали, что полагается по тексту, Херарда бросила капитану гвоздику, тот заткнул ее за ухо, и занавес закрылся! Антракт!
Что творилось за кулисами, я не могу и передать! Народный артист вращал глазами, и кричал, что еще одно такое происшествие, и он умрет как Мольер на сцене, от разрыва сердца! Херарда в самых изысканных выражениях оправдывалась, просила прощения и благодарила! Утихомирил всех режиссер, который клятвенно пообещал выписать народному артисту премию за спасение мизансцены! И, кажется, слово свое сдержал!

Потом все пошло своим чередом. Второй акт отыграли благополучно. Лопе де Вега, надеюсь, перестал вертеться в гробу! Больше его текст не искажали и не пороли отсебятину!

Но с тех пор, сколько ни шел спектакль на сцене, капитан Бернардо (бессменный народный артист!) в первом действии первого акта прибавлял от себя незадачливой Херарде:

- И не забудьте, дивный ангел мой, что наша встреча скоро состоится! Не уходите вы надолго под сень блаженную покоя и уютных нег!
К счастью, Херарда его понимала с полуслова, и уже стояла на станке раньше, чем заканчивалось 4-е действие 1-го акта!
 
Капелька-смешинка 2-я: Спектакль «Калхас»

Это был бенефис уже другого замечательного народного артиста. Он играл трагикомическую роль старика-актера Светловидова из чеховской пьесы. В пьесе всего два героя – Светловидов и суфлер Никита Иванович. Большую часть одноактной пьесы Светловидов проводит на сцене один и говорит монолог о жизни, о своей работе, о том, что сцена-яма съела у него лучшие годы жизни, а он ей пожертвовал всем, но под конец оказался никому не нужным и его пьяненького забыли в театре.

Надо сказать, что актер-бенефициант был очень набожным человеком,  часто посещал бакинскую церковь, подолгу молился. Говорили, что после каждой премьеры он отправлялся в храм, стоял возле иконы Божьей матери и замаливал грех лицедейства. Так,  в конце концов, и уехал  на свою родину  в Белоруссию и  завершил актерскую карьеру.

Но, пока что он блистает в театре и играет свой бенефис!

На сцене очень приглушенный свет, луч водящего держит только бенефицианта. По роли он встает с роскошного театрального кресла и  произносит слова:

- Ни звука, ни души. Один! Забыли меня, как собаку забыли! Одна эта черная яма! Тишина! Хоть бы тварь какая живая была, все ж легче было бы… Хоть ей словечко скажешь…  Но, нет… Совсем один.

Бенефис прошел великолепно, спектакль затем долго оставался в репертуаре.

На одном из энных спектаклей произошло следующее. На словах (вот уж, и вправду - нарочно не придумаешь!) «Хоть бы тварь какая живая была, все ж легче было бы… Хоть ей словечко скажешь…  Но, нет» - вдруг, откуда ни возьмись, в кресле Светловидова появляется кошка!

В театре, а особенно во внутреннем дворе у нас всегда были кошки. Их любили, подкармливали. Кроме того, они защищали от крыс и мышей. Но на сцену, естественно их никто не пускал, да они и сами боялись яркого освещения, громких звуков и большого количества людей.

Но тут, видимо, оттого, что спектакль шел при очень приглушенном свете, не было музыки, на сцене был всего один человек, да  и зрительный зал давно не полный (не премьера же!)  - одна из кошек осмелилась выйти. И скорее всего ее просто не заметили работники сцены.

Но самое курьезное заключалось в том, что она появилась именно на словах «Хоть бы тварь какая живая была». Тут уже не скажешь «но, нет»!

Пришлось импровизировать! Тем более, что кошка уселась в кресле кувшинчиком, и выжидательно глядела на актера! К счастью, текст на этот раз был не стихотворный, но все равно, надо было попасть в чеховскую стилистику.

- Ну, что ж, вот Бог и послал живую тварь! –  горько возопил актер-Светловидов, сидя на полу у края сцены.  – А еще говорят, что Бога нет! Это все фарисеи-чернокнижники-фармазоны выдумали! Чтоб им пусто было! Да как же без веры в него, благодетеля моего! Очи всех на Тя, Господи, уповают! Да святится имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Вот, кошурочку мне ниспослал в утешение! Ах, горе ты мое горькое, погано все, противно, во рту словно двунадесять языков ночуют, а тут и повем печаль мою божьей твари. Иди сюда, мохнатенька! 

«Мохнатенька» лениво повела ухом, уселась как бройлерная курочка, подобрав по себя лапки, и приготовилась спать.

- Молчишь! – уныло протянул Светловидов. – И, то сказать, бессловесное ты создание! Жалкое! Всяк тебя обидит, всяк пнуть норовит. Прямо как жизнь меня пинала! Ох, как пинала она меня! – завелся актер по новой. – Горько мне, горько, - ударил он себя в грудь, совсем как булгаковский Фагот! – Ведь сцена-то эта, как яма съела лучшие годы моей жизни! - театрально взрыдал он, и окончательно съехал на чеховский текст.

Так и продолжал монолог, сидя на полу у рампы под замогильную элегию Массне в исполнении Шаляпина, пока не появился актер, игравший суфлера. Он и согнал  мирно спавшую в кресле кошку.  Сказал ей «Брысь!», и царственным жестом указал за кулисы, где несколько монтировщиков уже