Разговор происходил в 1966 году. Все события имели место быть.
Это история только одной семьи. Не надо искать в рассказе какую- то политическую подоплеку.
Боль и трагедию от пережитого, скрываемую десятилетиями, пора показать людям.
-Рассаживайтесь, прошу вас! - высокая, худощавая пожилая женщина гостеприимно указала на празднично сервированный в увитой виноградом беседке огромный стол.
Женщина была вдовой председателя рыболовецкой артели. Строгий взгляд проницательных синих глаз хозяйки никого из домашних не вводил в заблуждение, они прекрасно знали, насколько мила и добра была Катя - так ее все и звали. Поискав в пышном жабо, украшавшем ее старинную полупрозрачную блузу, лорнет, тетя Катя навела его на засмущавшуюся молодежь, которую привел послушать рассказы о прошлом любимый внук Екатерины Ивановны - Алеша. Выпускник-старшеклассник советской школы увлекался краеведением и знал, насколько была интересна событиями жизнь обожаемой Кати, рассказы о которых нужно не просто слушать, но и записывать.
Катерина Ивановна накормила ребят до осоловения и, дав им немного отдышаться, спросила у Алексея, что именно хотят услышать юные краеведы?
- Мы сейчас собираем материал о Великой Отечественной войне. Расскажи об этом времени.
Екатерина Ивановна погрустнела и строго посмотрела на внука:
- Алеша, я же просила тебя не поднимать эту тему. Это для меня больно и… противно.
- Прости, Катюша… Но ведь сама понимаешь, твой случай особый. Это не только твое горе. Вся семья пострадала. Расскажи о своих дочерях.
- Я расскажу, но поймут ли меня там, - Катерина Ивановна ткнула пальцем в небо, имея в виду отнюдь не высшие силы, а тех, кого принято называть власть имущими.
- Я уже пострадала от нашей, нет, не от нашей, а от существующей власти.
- Я понимаю, ба. Но ребятам будет интересно. Этот рассказ они услышат из уст очевидца, без приукрашивания, а не так, как подают события в печати и учебниках истории.
- Ну, хорошо. Тогда слушайте. И запомните: все сказанное пережито мною, моей семьей и все до последнего слова - правда.
Дом наш, построенный еще до революции, был самым большим на Северной стороне Севастополя. Достался он моему мужу от его родителей. Два этажа, прекрасная обстановка, сад. А рыболовецкая артель, где работал муж, снабжала город свежей рыбой. Я воспитывала восьмерых детей: семь дочерей и сына - отца вашего одноклассника и моего замечательного внука (Катерина Ивановна с любовью взглянула на покрасневшего Алексея). И текла бы жизнь мирно, тихо, если б не война. Три старших дочери, уже замужние, жили на материке. Одна была замужем за морским офицером, вторая за летчиком (он потом погиб в воздушном бою). Третья училась в Москве и была замужем за сокурсником. Сын учился на третьем курсе Высшего военно-морского училища, откуда и отправился защищать Севастополь. Остальные дочки жили со мной, две младшенькие еще школьницами были.
В первые дни войны погиб муж. Мы остались в городе - со старшими девочками работали медсестрами в госпитале, что расположился на Госпитальном спуске. Младшенькие помогали.
В июле 1942 года немецкие войска заняли город. А когда советские войска отступали, они оставили бойцов, живых и раненых, на произвол судьбы. Те лежали вдоль берега, голодные, в крови… Это была страшная картина. Весь берег буквально кишел искалеченными телами. Местные, конечно же, ухаживали за брошенными, забирали к себе домой, кормили, лечили. Всеми правдами - неправдами добывали для бойцов липовые документы, чтоб их не тронули немцы… Единицы счастливчиков… В основном раненые так и лежали вдоль берега.
И немцы их не трогали. Они видели, что бойцов перевязывают и кормят, но никаких контрмер не предпринимали. И только после того, как были построены лагеря, уже подлеченных бойцов поместили в них…
Катерина Ивановна помолчала и почти шепотом, вытирая набежавшие слезы, продолжила.
- Самое страшное произошло, когда при отступлении наших войск были взорваны Инкерманские штольни.
Отступление было спешным, а в штольнях находились не только действующий госпиталь, но и скрывалось местное население, работала школа, там же располагались и ремонтные мастерские… Знаменитое Севастопольское шампанское в тех же штольнях хранилось.
Все взорвали… От взрывов сотрясался город, гул стоял страшный…
Стон из разрушенных штолен доносился в течение двух недель. Камни буквально стонали и плакали.
Этого нельзя забыть. И нельзя оправдать! До сих пор у меня перед глазами стоят реки вытекающего из взорванных штолен шампанского. Его тогда черпали кружками, и пили прямо с земли. Реки шампанского. И рядом - реки крови. И стон. Особенно ночами. Спать не могли.
Много позже я узнала, что мой тяжелораненый сын находился в одной из штолен, откуда практически перед самым взрывом его вытащил друг… месяц на себе таскал, Осколки так и остались в ноге и в животе у сына.
Катерина Ивановна всхлипнула, прошептала:
- Алешенька, капли мои…там, на столе…
Юноша исчез в доме и вернулся с пузырьком и стаканом воды. Выпив лекарство, женщина взглянула на притихших ребят: у парней текли слезы, девочки всхлипывали, вытирая покрасневшие от слез глаза носовыми платками.
Вот так и было. А немцы… Конечно, они пришли не с миром. Они заняли первый этаж нашего дома, и мои дочери прислуживали им. Младшенькие оставались при мне. А по ночам мы бегали на берег и помогали, как могли, брошенным раненым бойцам.
Был один удивительный момент. Расскажу, чтоб вы успокоились. Сын мой был командиром роты морской пехоты. Проводилась у них какая-то передислокация, он отпросился домой попрощаться. Пришел с мешком. Я глянула, а он полон денежных купюр различного достоинства. Оказывается, когда немцы бомбили город, один снаряд угодил в банк, что находился на Екатерининской, и деньги из разрушенного хранилища разлетелись по улице. Вот сын и его товарищи насобирали, кто сколько смог найти. Находку решили спрятать на чердаке. Знаете, немцы даже и не обыскивали дом. И не знали, что на чердаке столько денег спрятано. Я тогда сына спрашивала: -Зачем?
Он смеялся:
- Мать, прости, не удержался. Все равно пропали бы.
- Скажу так: во время оккупации население не третировали. Раненых бойцов, живших в семьях, не трогали.
В 1944 году советские войска начали наступление, и устроили такую бомбежку, что полгорода разнесли по камешку. В наш дом попал снаряд и снес второй этаж. Начался пожар. Естественно, мешок с деньгами сгорел. Но не это было самым печальным. Печально было то, что вошедшие в город войска очень неприветливо обращались с жителями. Почему-то считалось, что если ты жил в оккупации, то обязательно будешь предателем.
Немцы не трогали моих дочерей. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. А когда вошли советские войска, они поместили моих старшеньких девочек в фильтрационный лагерь, допытывались у них, как те помогали немцам. Коронной фразой звучало:
- Если ты жила с немцами, то и нам будешь давать!
Их насиловали все, кто только хотел. И даже не обратили внимания, что все дочери были девственницами. Обзывали ужасно, били, унижали...
Скажите, какие такие тайны могут знать молодые девушки? За что их так унижали и издевались?
Катерина Ивановна с силой сжала в кулачки сухонькие ладошки. Женщина невидяще смотрела горящими гневом глазами, трудно было выдержать полный боли и горя взгляд. Кулачки Екатерины Ивановны непроизвольно сжимались и разжимались, на щеках появился горячечный румянец. Видно было, как расстроена и возмущена женщина.
- Ребята, два месяца пыток! Два месяца насилия!..
Младшенькая оставалась со мной, меня не трогали, я ведь могу очень сурово говорить. И жестко. Решили с пожилой теткой не связываться. Все три дочки после лагеря родили неполноценных детей. Психически и физически. Понимаете? От освободителей.
Многие жители прятались в подвалах во время артобстрелов. Подвалы часто заваливало обломками, выхода не было. Люди так и умирали там, в темноте, от голода и удушья…
Все, больше не могу, устала. Скажу только, что когда восстанавливали город, в подвалах находили полуистлевшие трупы жителей. Старики, женщины и дети.
А внуки, рожденные от насилия, живы. Может, Алеша вам их и покажет. Но радостного тут мало: они все слабоумны.. Два мальчика так и ходят в городских дурачках, их можно видеть на местном рынке. Больше повезло девочке. Она выросла в нормальной обстановке и даже работала в больнице санитаркой, хотя практически не говорит…
Дом наш так и стоит полуразрушенным. Никто не хочет там жить: ни мы, ни вернувшиеся в город люди. Развалины вам Алеша покажет. Их отовсюду видно. Дом-то на горке. Напротив памятника Славы, воздвигнутого в честь павших бойцов.
Как это горько…
Давно умерла Екатерина Ивановна, ее дочери устроили свою жизнь, как могли. Только ее сын, вернувшись в родной город, построил в совершенно другом месте новый дом и создал семью. Но это уже другая история.
PS.
По многим причинам рассказ этот, записанный юными краеведами, никто так и не прочел. В то время школьники не смогли обнародовать откровения Екатерины Ивановны. Только память внука, да скупые ремарки его отца сохранили это горькое повествование. После долгого молчания автор решилась опубликовать эту историю.
И еще- просто к сведению: свекровь автора в 1945 году была привезена молоденькой девчонкой из Горького в Севастополь на восстановление города… Везли в теплушках, набитых битком.. Как скотину. И охраняли с собаками, чтоб не сбежали.
Уже в городе она совершенно случайно познакомилась с военным, когда упала в обморок на улице. Так и встретились будущие родители моего мужа.
Расскажу, Таня, историю, которую мне поведал покойный Григорий Иванович Митюра - один остёрский земляк.
