С ЛИРИЧЕСКИМ ОТСТУПЛЕНИЕМ, И В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ТОМИЛИН-МЛАДШИЙ
Дождь в выходной, уже с самого утра - это, конечно, не очень приятно. Не поиграть в футбол, не сходить в зоопарк: в конце концов - просто не выйти на улицу. Остается только ждать, пока дождь не кончится. А тут еще эта кофемолка...
Мне всегда хотелось посмотреть - как она устроена, как перемалывает кофейные зерна, но через темно-синий колпак не очень хорошо видно. И сегодня утром, когда родителей на кухне не было, я насыпал зерен в кофемолку, воткнул штепсель в розетку, нажал на кнопку и снял крышку... Не надо было этого делать! Содержимое кофемолки разлетелось по сторонам и на пол. Я стал вытирать, но только размазывал грязь. Сильно запахло кофе. И тут в дверях появился папа.
- Это что такое? - скрестив руки на груди и изогнув брови дугой, спросил он.
- Кофе...
- Нет, мой дорогой, это определенно не кофе. Это могло бы быть кофе, но, увы, им не стало. А эту грязную кашицу следуем аккуратно подмести и выбросить.
Папа был очень недоволен. Да и мне взгрустнулось. Настроение было по погоде и подстать вчерашнему.
А вчера нам раздали дневники...
ПРОНЗИТЕЛЬНОЕ ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ, ПОСВЯЩЕННОЕ УЧЕНИКАМ
МЛАДШИХ КЛАССОВ, В ДЕНЬ РАЗДАЧИ ДНЕВНИКОВ
Это очень грустный день, когда раздают дневники. Поэтому многие ученики, крайне удрученные и с поникшими головами, совсем не спешат домой.
Кто -то с досады бросил ранец на землю, кто-то стоит у дерева и почесывает голову, и выражение лиц у них - недоуменное и печальное одновременно. Но делать нечего - пора возвращаться домой, и они идут с обреченными и мученическими лицами, словно первые христиане в цирк - на растерзание хищным зверям.. Идут, поминутно останавливаясь на каждом шагу, жадно всматриваются в витрины магазинов и вывески, озираются вокруг с таким удивлением, будто они впервые в жизни все это видят, всеми силами стремясь. хоть ненадолго, но оттянуть тот неизбежный миг, когда нужно будет дрожащей рукой передать дневник родителям.
Если бы можно было заглянуть в тот вечер в окна, то наблюдателю предстали бы следующие безрадостные картины из жизни бесталанных и несчастных учеников 635-й московской средней школы.
Вот отчетливо видно в верхнем этаже, как чей-то папа привстал с кресла и в ужасе, хватаясь рукой за сердце, пристально разглядывает дневник, замершего в тревоге и готового к самому худшему отпрыска.
А этажом ниже, другой папа повелительным жестом указывает своему чаду - вон из комнаты! Не могу тебя больше видеть, и сегодня ты не получишь мороженого и обещанного подарка, и не смей подходить к телевизору...
Увы, но и в другом окне, с краю, видно, как еще один папа гоняется за нерадивым учеником. Наверное, с целью - поймать и хорошенько его воспитать, возможно и подсобными средствами, вряд ли они играют в салочки.
А на третьем этаже уже кого-то и воспитывают. Вот было бы здорово, если бы папы подписывали дневник с закрытыми глазами. И совсем было бы хорошо, если бы вор забрался в квартиру и украл дневник...
О, если бы кто мог изобразить те невидимые миру горючие слезы, ручьями и реками - да что там! - океанами вытекающими из этих скорбных глаз. Но нет, не родился еще такой гениальный писатель или художник... А жаль!
И я тоже был наказан...
- За что, за что? - оторопел папа.
- За семейство куриных, - мрачно повторил я. - А вы с мамой учили меня не влезать в чужие семейные дела.
Папа и мама только тяжело вздохнули, а вечером я был лишен двух пирожных (эклер и наполеон), рисовой каши со сгущенным молоком (пришлось есть без молока, правда, с вареньем), и (на глаза навертываются слезы) мне не разрешили посмотреть очередную серию про Тарзана. На ужин были также фрукты (сливы и персики) и яйца в майонезе, а под подушкой припрятана шоколадка.
И только сегодня утром я съел оба пирожных. Но чего-то мне недоставало, и я мыкался из угла в угол, не зная, что предпринять. А когда я не знаю, чем мне заняться, то начинаю приставать к маме, и мама начинает нервничать, а папа выходит на балкон и курит. Когда же папа возвращается с балкона, то мама уже выпила капли и лежит с полотенцем на голове, и они начинают спорить - в кого я такой уродился? И хотя они говорят обо мне, на самом деле, увлеченные спором, они про меня уже совершенно забыли. Очень жаль, что они не обращают на меня внимания, и сильно недовольный родителями, я иду в свой зооуголок.
Совсем недавно приобрел я белых мышей и наблюдать за ними очень интересно. Я дал им кусочек сыра, и они с удовольствием стали его глодать. Потом попили водички и вышли из клетки на прогулку, обнаружили на полу листик салата, который я скармливал попугайчикам, и тоже с удовольствием его погрызли, п побегав немного туда-сюда по кухне, вернулись в клетку, облизали лапки и затаились, только бусинки глаз бегали по сторонам.
Заперев клетку, я занялся осмотром своей пластилиновой армии (а надо сказать, что никто в мире не умеет лепить таких замечательных солдатиков, как я), и уже прикидывал в уме - кто против кого будет сражаться, как раздался телефонный звонок, и это звонил мой друг Сережка.
- Мне надо к зубному, и это ужасно... Пойдешь со мной?
Но мне не хотелось. Вдруг врач не разберет - что к чему, и по ошибке начнет сверлить мой зуб, а не Сережкин... К тому же я на Сережку обижен. И есть за что.
Валентина Михайловна, его соседка, живущая этажом выше, пригласила нас в гости напоила чаем с вареньем (с клубничным и очень вкусным) и подарила нам несколько книжек и бинокль. Сгоряча я взял себе книги, а Сережке достался бинокль. Книжки я быстро просмотрел, и на следующий день, захватив их с собой, отправился к Сережке - меняться на бинокль.. Но вредный Сережка бинокль мне не дал, сказав, что это нечестно ("честно, честно, честно" - уверял я его), и что я сам выбрал книги ("Подумаешь!" - отводя глаза, сказал я), и он не понимает: зачем мне нужен бинокль - не собираюсь ли я с его помощью читать книги?
Тогда я сказал, что он вынуждает меня сделать из него отбивную котлету. А Сережка ответил, что ничего я из него не сделаю, что все это только слова, слова, слова... А на словах все смелые, но вот когда до дела дойдет... И еще он сказал, что нет никого в мире ужаснее в гневе, чем он, и, пожалуй, он отвинтит мне голову за мои угрожающие слова, и чем тогда, интересно, я буду жить? Я сказал ему, что жить буду надеждой и богатым внутренним миром. А он, в свою очередь, сказал. что хватит болтать, и если я желаю выяснить отношения, то не надо с этим тянуть
Я и не собирался тянуть с этим, и влепил ему затрещину.
Учительница рассказывала нам, как во время Троянской войны доблестно дрались древний грек Ахилл, его друг Патрокл, их недруг Гектор и другие герои. Так вот, я дрался еще более геройски и доблестнее, чем древние герои. Да и Сережка не выглядел слабаком. Могу только выразить сожаление, что мало кто видел эту схватку. Уверю вас - было на что посмотреть!
Книги же рассыпались и многие пришли в негодное состояние, что не мудрено, потому что мы ими пользовались и как щитами, и как метательными снарядами, а бинокль упал и разбился. Всего этого можно было избежать, если бы справедливый обмен состоялся.
Тем временем дождь прекратился, небо немного прояснилось, и бледное солнышко, как бы нехотя, цедило тусклым осенним светом.
Мама сказала, что мы с ней поедем к бабушке и дедушке, а папа пусть отдохнет, ведь он об этом так давно мечтает, и она, сощурившись, посмотрела куда-то сквозь папу. Папа хмыкнул, но негромко, и ничего не сказал.
Бабушка и дедушка были дома не одни, и у них было шумно. Дедушка сидел в кресле и ругался с телевизором, бабушка стояла рядом и ругалась с дедушкой, а тетя Таня (это папина сестра) строго выговаривала своей дочери и моей двоюродной сестре Оле. Последняя налопалась конфет, а теперь капризничала и не хотела обедать. А подкрепиться у бабули есть чем. Тем более, что тетя Таня уже колдовала над пельменями.
- Ну вот и пельмянничек пришел, - приветствует она меня.
И тетя Таня не оговорилась. А зовет меня так, потому что я обожаю ее пельмени - она готовит их такими вкусными! И после того, как мы ими объелись, бабушка раздала нам подарки.
Ольга получила куклу, какие-то пуговицы, нитки, кусок цветной материи, книжку, короче - всякую девчоночью ерунду. А вот я стал обладателем целого сокровища: космонавта в скафандре и отличного красного вездехода, с помощью которого мужественные космонавты пробираются вглубь неизведанной планеты. Ну и книжка мне тоже досталась. Куда без нее! Я хотел сказать, что хватит с меня книжек, и лучше бы, конечно, если бы это был бинокль, но мне не хотелось огорчать дедушку с бабушкой, и я промолчал. А книжку, когда мы вышли, я отдал своей сестре - она была очень довольна.
Только я вошел к себе домой и еще не успел раздеться, как зазвенел телефон. Так и не сняв курточку, я подбежал к аппарату.
- Алло, - сказал я в трубку. - Говорите.
- А я и говорю, - послышался в трубке Сережкин голос.
- Ну и говори.
- Не перебивай меня, пожалуйста!
- А я и не перебиваю.
Оказалось, что ни к какому врачу Сережка не ходил, так как морально он еще не готов, родители же его уехали, оставив с младшим братом, и он тяжело вздохнул.
Я ему посочувствовал. И пообещав скоро зайти, повесил трубку.
Поворошив игрушки, я не удержался - уж очень они были хороши! - и, прихватив с собой только что подаренных мне космонавта и вездеход, отправился к Сережке. Но неожиданно пришлось задержаться.
Во дворе, под аркой, выходящей на улицу, я увидел, как два великовозрастных хулигана прижали Славку к стене и требовали, чтобы он сказал: "На горе Арарат растет крупный красный виноград". Славка в ответ что-то невнятно мычал и слабо отбивался авоськой с хлебом.
- Ну давай, давай же, говори, - уговаривали, напирая на него хулиганы. - "На горе Арарат..." Ха-ха ха!.. Ну же...
Увидев меня, хулиганы призывно замахали руками.
- Иди сюда, малыш! - закричали они. - Помоги товарищу. Что-то он слабо картавит.
Думаю, не вмешайся я, Славке пришлось бы туго. В ответ я громко заорал, чтобы хулиганы немедленно отпустили Славку, потому что за мной идут мои папа и мама, а за ними идут завуч и директор нашей 635-й школы, а уж за ними - учитель физкультуры Ганнибал Ильич, а он очень сильный и пять лет провел в десантных войсках. И они всех подряд записывают в кружок "Умелые руки". Последняя фраза привела хулиганов в ужас, и они даже остолбенели на короткое время, но потом встрепенулись и стремглав бросились из-под арки на улицу, чуть не сбив с ног бабусю, как раз заходившую в это время во двор. Она уронила сетку, и несколько лежащих там яиц рабились, а их содержимое вылилось на асфальт.
- Ироды окаянные! Убивцы бесстыжие! Идолы! Анафема на вас! - неожиданно басовито гаркнула вдогонку хулиганам старушка, и даже в душевном порыве просеменила в сторону убегающих, потрясая кулачками и кляня их на чем свет стоит.
- Уф, вовремя ты появился, - буркнул Славка, вытирая