Это первая в России история о судьбе ВИЧ-инфицированных, основанная на реальной истории. Впервые о книге было рассказано на телеканале ТНТ в программе «СПИД. Скорая помощь».
https://www.youtube.com/watch?v=OE9ShWsm3OM
Отрывок из романа:
На Востоке есть дерево с восхитительными яркими цветами, но великолепие их обманчиво. Насекомые, привлеченные этой опьяняющей красотой, садятся на цветы, отравляются и мертвыми падают вниз удобрять почву. Вокруг этого загадочного явления природы– дерева Иуды– всегда целое кладбище обманутых и погибших насекомых.
Автор Ю. М.
Посвящается моим друзьям и знакомым, многие из которых, увы, не дожили до сегодняшних дней.
1
Скорый фирменный поезд «Янтарный», следовавший маршрутом «Калининград — Москва», подъезжал к очередной станции. В плацкартных вагонах было душно и жарко; запахи разогретой еды, просачивающиеся сквозь пузатые мешочки поклажи и чемоданов, вызывали тошноту. Однако, стоило выглянуть сквозь запотевшие окна на улицу, как поневоле находила судорожная зевота; забывались противные вагонные запахи. Час назад, когда поезд отъезжал от платформы Южного вокзала, даже под огромной крышей перрона было зябко, отвратительно холодно, въедливо сыро — до самых костей. Даже волк взвыл бы от такой непогоды. Начало весны в Прибалтике — это почти всегда неприятная смесь из мокрого снега, дождя и грязи, а также холодного пронизывающего ветра.
Поезд сбавил ход. Показались мрачные, темно-серые жилые постройки с остроугольными крышами, рыжая черепица которых была омыта дождем до блеска.
Молодой человек, задумчиво смотревший в окно вагона, вдруг встрепенулся, с озабоченным видом быстро прошел в тамбур и, заметив, что проводница достает из своего купе связку ключей, видимо для того, чтобы закрыть на время стоянки все подсобные помещения, метнулся назад к своему месту, вытащил из сумки какой-то сверток и бросился в другую сторону вагона в туалет. Затем пассажир закрылся, дрожащими руками извлек из свертка шприц, наполненный светло-коричневой жидкостью, зажал между ног кисть левой руки, на которой моментально проступила сеть серо-голубых венок, и, нахмурившись и стиснув зубы, стал протыкать иглой кожу. В эту секунду вагон резко качнуло, пассажир выдернул шприц и со злостью вслух выругался матом. Затем в другом месте руки, на локтевом сгибе, повторил процедуру укола. Не успел резиновый черный поршень шприца коснуться донышка, как послышался лязг вставляемого снаружи ключа. Задергалась ручка, потом в дверь сердито постучали, и недовольный голос проводницы прокричал: «Эй, там, на борту! Юноша, другого времени не было что ли? Обязательно перед станцией приспичивает?» Молодой человек, не торопясь, ввел в вену все содержимое машинки, улыбнулся, выдернул иглу и тут же покрылся горячей испариной. Веки у него потяжелели, голос стал тягучим и липким как медовая патока. Пробежала первая волна «прихода», и ему стало хорошо. «Сейчас выйду, –пробормотал он, выбрасывая пустой шприц в сливное отверстие и зажимая пальцем правой руки место укола.–Уже… уже выхожу.» Помассировав место локтевого сгиба, он поднял локоть кверху и бодро вышел из туалета. Проводница недобрым взглядом окинула его с ног до головы и понимающе ухмыльнулась, открыв ряд золотых зубов. « Готовься, юноша, –процедила она.–Нестеровская таможня.»
— Мне готовиться нечего, –с безразличием в голосе ответил молодой человек и застегнул пуговицу на рукаве рубашки.–Туалет на то и существует, что ходить в него можно не по вашему расписанию, –с улыбкой огрызнулся он.–А по нашему расписанию.
— Ладно, не философствуй, –пробурчала проводница.–Знаем мы ваше расписание. Ты пока документы свои приготовь. Чтобы из-за такого нашего расписания поезд надолго не задержали.
Странный пассажир вернулся на свое место и снова уставился в окно. Эта небольшая стычка с проводницей не выходила у него из головы. «Все люди враги, –мрачно подумал он.–Себя нужно винить в малодушии и глупостях, а не их. Им на меня наплевать. Вот их философия и психология. Всем на меня и на всех наплевать. Только мне одному на себя не наплевать. Все люди враги, –мысленно повторил он.–Когда же я, наконец, вдолблю это себе в голову? Ни капли сострадания к другим …только к себе. Кругом — одни волки. Добро — слишком большая роскошь для крепкой челюсти и острых клыков. Все, все враги… Они — охотники, ты — дичь! Нужно всегда быть готовым к отпору, уметь ответить укусом на укус… ударом на удар. Если ударили по левой щеке, раздроби обидчику челюсть…»
Поезд остановился. Станция была освещена тусклыми желтыми фонарями-панамками, похожими на вьетнамский национальные головные уборы. «Вьетнамки» раскачивались в такт ветру и скупо поливали мрачный перрон станции нездоровым желтушным светом. Среди торопливо семенящих к вагонам пассажиров выделялись фигуры медленно и важно прохаживавшихся людей, одетых в зеленую, как у военных, униформу. Для пассажира, который только что ввел себе в вену дозу запрещенного лекарства, в этот момент они, эти люди в форме, были его главными врагами. Он посмотрел на свое отражение в оконном стекле и увидел молодого израненного загнанного волчонка, которого вот уже через минуту начнут травить собаками. Юноша начал быстро приглаживать на макушке ежик коротко стриженных темных волос, наивно полагая, что придаст этим себе менее подозрительную внешность. Первое, что особенно отличало «волчонка» от остальных пассажиров, был его взгляд. Сильно зауженные зрачки и полудремотное состояние век делали его узнаваемым, меченным оглушительной дозой кайфа. Да и одет он был весьма своеобразно: черная потрепанная кожаная куртка с огромным количеством накладных карманов (такие куртки вышли из моды лет двадцать назад и купить их за бесценок можно было только в комиссионках или в магазинчиках и лавках «секонд-хэнд»), на нем был серый вязанный свитер с небольшой дырочкой на рукаве, какие обычно оставляет на заснувшем наркомане тлеющий окурок, потертые расклешенные джинсы смотрелись бы неплохо с четверть века назад в Америке в расцвет движения хиппи. «Волчонок» был бледен и худ, а короткая стрижка эту худобу еще больше подчеркивала. Несмотря на приличную дозу наркотика, он не мог скрыть своего беспокойства, и как ни старался взять себя в руки, отвлечься, согнать со своего лица предательскую тревогу, у него это не получалось, и от бесплодных попыток страх проступал в глазах еще отчетливее. Но если бы не оглушительная доза наркотиков, он бы просто сгорел у всех на глазах, вспыхнул бы факелом, и по всему вагону стал бы распространяться едкий запах паленной волчьей шерсти. Но он не сгорел.
— Таможня! –как трубный зов на Страшный суд прогремел грубый мужской голос.–Из вагона никому не выходить. Приготовить документы.
Молодой человек вздрогнул, но уже в следующее мгновение в нем как будто включился какой-то защитный психический механизм. Страх исчез напрочь. «Благородная волчья» агрессия, которую он пробудил в себе магическим заклинанием «все люди враги» переплавилась в упрямую и хладнокровную уверенность фаталиста — от судьбы не убежишь. А бежать надо, надо, надо, Волков, беги! Он сидел прямо и был готов ко всему. Он был одним оголенным пульсирующим нервом, человеком без кожи. Дотронься до него, и он взвоет и будет кусать всех вокруг. «Все люди враги, –без устали повторял про себя загнанный зверь, забивая остатки страха почти животной злостью, уплотняя агрессию до… полного хладнокровия.–Если ударят по левой щеке, перегрызи горло.»
Между тем, таможенник медленно продвигался по вагону, а сопровождала его та самая борт-проводница, которая минуту назад сделала странному пассажиру недвусмысленное замечание. Волков сидел спиной к ним, но чувствовал, что от этих людей исходит угроза, понимал это спиной. Понял он также, что очередь дошла до него, после того, как сидевший напротив него сосед — небритый седоволосый старик, –вдруг засуетился, вскинул беспокойный взгляд поверх головы «волчонка» и лихорадочно завозился со своими котомками, вытаскивая оттуда билет и паспорт. Свои документы молодой человек уже приготовил, они лежали на столе.
— Куда путь держите? Что везете? –услышал Волков голос таможенника.
Рослый розовощекий проверяющий встал напротив подозрительного пассажира, загородив своей огромной фигурой проход. Рядышком, улыбаясь во весь рот, стояла рыжая проводница и не сводила глаз с сумки молодого человека. Таможенник взял документы и принялся их изучать.
— Волков Андрей Викторович, –пробормотал он. — Тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Прописка калининградская. Так? –Он сложил документы и бросил их на стол.–Куда направляетесь, Андрей Викторович?
— В Москву, — без запинки соврал пассажир.–К жене и теще. Хочу с ними похристосоваться на Пасху.
Проверяющий широко осклабился. Его круглое красное рябое лицо как будто натянулось от попытки улыбнуться еще шире, –еще чуть-чуть и шарик этот лопнет. Он провел языком по сухим потрескавшимся губам, потом откашлялся.
— Значица, похристосоваца? –глядя на сумку Андрея, переспросил он с угрожающими интонациями в голосе.–А что же вы везете, Андрей Викторович? Позвольте узнать?
Это подчеркнутое обращение по имени-отчеству не сулило ничего доброго. Люди в вагоне почувствовали, что сейчас может что-нибудь произойти, и с нескрываемым удовольствием и любопытством разглядывали пассажира.
— Оружие, иконы, наркотики есть? –уже с нетерпением спросил проверяющий.
— Оружие? Наркотики? Нет, господин офицер, даже сала нет, –съязвил Волков.
— Слышь ты, наглец, со мной пойдем, –неожиданно склонился к самому уху Андрея проверяющий. От таможенника несло самогонным перегаром и луком.–И сумочку свою прихвати, –добавил он.
Переход на «ты» означал, что все только начинается.
Таможенник отвел Андрея в купе проводников и закрыл дверь изнутри.
— Ну что, Андрей Викторович, вопрос повторить? –Таможенник присел на раскладной столик, отчего край его под тяжестью тела прогнулся.–Наркота имеется?
— Я же вам ответил, что нет.
Таможенник грубо схватил сумку Андрея и начал бесцеремонно в ней рыться. Найдя клочок грязной бумаги из-под пустой упаковки димедрола, он торжествующе помахал им перед носом пассажира.
— А на это что скажешь? Карманы выворачивай, –приказал он, продолжая копаться в сумке. Андрей с улыбкой подчинился. Так и не найдя в сумке ничего криминального, таможенник осмотрел содержимое карманов, после чего заставил Андрея разуться и прощупал у него носки.
— Признавайся, куда наркоту спрятал? –грубо спросил он.
Молодой человек ничего не ответил и с открытой ненавистью посмотрел на таможенника. Взгляды их встретились.
— Что ж ты на меня, волчонок, так смотришь? –возмутился мужчина.–У тебя же на роже написано, что ты наркоман. Разве я не прав? Ты не наркоман?
— Какая разница, кто я? –вспылил Андрей.–Вы сами-то кто? Офицер? Представитель государственной власти? На посту, да? Так почему же от вас за километр самогоном разит? День пограничника отмечали? Так ведь он, кажется, летом? А может быть вчера ваша жена вам наследника родила? И вы, как полагается, самогоном…
Мужчина приоткрыл дверь купе. Снаружи, рядом с дверью, стояла та самая рыжая проводница с золотыми зубами. В щель было отчетливо видно ее растерянное лицо. Таможенник недовольно покосился в ее сторону и вновь обратился к Андрею.
— Ну, хорошо, а что будет с тобой через пять-шесть часов, когда тебя начнет ломать? Ты же можешь убить кого-нибудь или ограбить!
Глаза пассажира сверкнули зло, по-волчьи.
— Я еду в Москву, –повторил он упрямо.–К жене и теще для того, чтобы…
— Похристосоваться? –передразнил его таможенник.–Ничего получше придумать не мог? Слушай, Волков, –неожиданно громко произнес он.–Я ведь с вашим братом-наркоманом не церемонюсь. Сейчас сниму тебя с поезда, посажу в камеру по мелкому хулиганству… Мол, обоссал весь вагон, матом ругался при свидетелях. Свидетелей я найду, не сомневайся. Ты понял, что я могу с тобой сделать?
Андрей отвернулся, до боли прикусив нижнюю губу.
— Понял? –еще раз спросил тот.
Андрей кивнул.
— То-то… мне еще..тут… наэх… лаять щенок будет!
Проверяющему явно хотелось продемонстрировать свою власть, и он это делал. На несколько минут вынужденной стоянки поезда он был хозяином положения. Мужчина взглянул на часы. До отправления состава оставались считанные минуты, а он даже с одним пассажиром не успевал разобраться. Без хорошего натасканного пса тут нечего было делать. Только слюной плеваться. Поезд до Москвы, к тому же скорый и фирменный, задерживать было нельзя. Скандал выйдет. И если он все-таки затянет отправление поезда и ничего у Волкова не найдет, завтра же на утреннем разводе ему попадет от начальства. Правильно инструктировал их недавно руководитель смены: « Хороший таможенник всегда что-нибудь находит.» Он нажимал голосом на слово «всегда», давая понять, что у опытного сыщика в кармане, на всякий случай, должны находиться либо патроны, либо наркотики — для того, чтобы искусственно создать повод задержать человека. Высасывать из пальца выдумку про мелкое хулиганство и про то, что кто-то обгадил фирменный поезд, было наивно, старо как советский мир. Мужчина тяжело вздохнул и велел пассажиру складывать свои вещи обратно.
— Сегодня, Волков, тебе повезло, –проговорил он.–Нашего фокстерьера забрали на время в аэропорт. Он бы тебя наизнанку вывернул. А наркоту бы нашел.
Андрей перевел дух, улыбнулся, успокоился окончательно.
— Хотите без протокола? –спросил он, оживляясь. Молодой человек понимал, что опасность для него миновала.
— Ну? –Таможенник был не в духе.
— У меня была с собой пайка, но я ее уколол, когда мы подъезжали к Нестерову. Можете у рыжей спросить. Она подтвердит.
— Ладно, не зубоскаль, –поморщился проверяющий.–Без тебя тошно. Иди на место свое. И моли бога, что теще твоей будет с кем пасхальный пирог есть. Хотя не верю я в твою Москву и тещу…
Под любопытные и настороженные взгляды соседей Андрей вернулся на свое место. Вскоре поезд тронулся.
За окнами вновь замелькали влажные черепичные крыши старых построек. Кое-где на домах прочитывались старинные немецкие надписи, выполненные в готическом стиле. Так и не успев разрастись, приграничный городок закончился, опрокинулся в темную реку, и поезд въехал на территорию другого государства — Литвы. За окном поезда смеркалось. Появились первые аккуратные хуторские домики, ветряные мельницы, точно из сказок Андерсона, водонапорные башни вишневого цвета с гнездами аистов на куполах. По внешним признакам мало, что изменилось, но почему-то чувствовалось, что это уже не Россия…
— Молодой человек, –услышал Андрей голос соседки по вагону.–Что они у вас искали? –Женщина снизила голос до шепота и заговорщически прибавила:–Однажды они хотели забрать у меня янтарные бусы, представляете? Только потому, что они у меня были в сумочке, а не на шее.
Андрей обернулся на голос. Пожилая полная дама с круглыми, навыкат, глазами, свесила вниз голову с верхней полки, отчего лицо ее в свете вагона казалось багровым китайским фонарем. Это была типичная «челночница», которая большую часть года проводила в дороге. У Андрея не было никакого желания заводить с ней разговор.
— Они приняли меня за убийцу, за маньяка, который изнасиловал и расчленил двадцать пять женщин в Калининграде, не слышали? –отчетливо прозвучал в тишине его голос. Соседка вздрогнула, голова ее мигом исчезла. Андрей с вызовом посмотрел на всех, кто желал повторить ее опыт.– Хоть я и похож на преступника, — добавил он многозначительно.–Однако только что пришла телефонограмма, что убийцу того изловили, и он уже дает признательные показания.
Наступила тишина. Старик, который сидел напротив Андрея, начал выкладывать на стол продукты: хлеб, лук, колбасу, копченое сало. К духоте вагона прибавился не слишком приятный запах домашней копчености. Андрей вышел в тамбур покурить. Когда вернулся, старик складывал большой охотничий нож, которым резал продукты.
— Дорога дальняя, –проворчал он, не глядя на Андрея.–Если хочешь, ешь.
Волков отрицательно покачал головой. Даже в мелочах он предпочитал ничего ни у кого не одалживать. Возьмешь что-нибудь — и уже зависимость. А ему, убегающему от всех и от всего Волку, нужна была свобода полная как ветер. Немного подумав, он отправился к проводнице за чаем. Рыжая вздрогнула и опустила взгляд, когда, открыв на стук дверь, нос к носу столкнулась с «подозрительным пассажиром».
— Чего вам? –засуетилась она.
— Мне чаю покрепче, –Андрей нагло просунул голову вглубь ее купе.
— Идите на место, пожалуйста. Я вам сама принесу, –ответила она ангельским голосом.
Через минуту Андрей пил чай вприкуску с сахаром и весело наблюдал за тем, как проводница старательно делала при нем вид, что куда-то все время сильно торопится.
За окнами была непроглядная чернильная темень. В поезде включили ночное освещение, кое-кто из пассажиров начал укладываться спать. В вагоне началось особое ночное движение: откуда-то появились поддатые «дембельки», которые чуть ли не каждые пять минут выходили покурить в тамбур, о чем-то шумно спорили, играли на гитаре, хотели с кем-то подраться, сблизиться с красивыми девчонками. Из других вагонов потянулись одинокие фигурки в вагон-ресторан. Зашипела радиоточка. Под стук колес Андрею причудилась песенка из репертуара Чижа: « Снова поезд, –пелось в ней.–Сегодня на север, ну а завтра на юг. Снова поезд… замкнутый круг.» Андрей с грустью улыбнулся. В его поездке было очень много из того, что называется «замкнутым» или, точнее, «штрафным» кругом. Беги, Волков, беги, пока еще можешь бежать!
2
В Нестерове перед таможенным контролем Андрей ввёл себе раствор «ханки» для того? чтобы по возможности оттянуть подольше состояние ломки, которое, конечно, придёт, заявит о себе насморком и болью в пояснице, зудом во всех клеточках отравленного существа. Волки тоже боятся боли. Боль — это закон, перед которым равны все до единого — люди, животные, полуживотные-полулюди, все! До утра он кое-как перебьётся, а вот потом?! Из поезда не убежишь, даже если сильно захочется, в ветер не превратишься, когда по сути ты — волк. И человек — тоже по сути. Волк-человек, Человековолк…
Ехал Андрей не в Москву и не к жене с тёщей, и христосоваться на Пасху ни с кем не собирался. Ни в какого Христа, ни в какую Пасху он не верил, да и как можно было поверить во что-то серьёзное на бегу?! А он бежал, да, бежал… От суда, от своего прошлого, которое пытался навсегда оставить в Калининграде… Забыть, оставить, бросить, отгрызть своё прошлое, как волк отгрызает лапу, зажатую в капкан, означало для него бег. Забыть, бежать, забыть… Память держала его в своих объятиях как цветок-вампир, который опьянял и незаметно высасывал кровь. Забыть предстояло многое: то, как он попался с наркотиками в цыганском посёлке, предстоящий суд, от которого он убегал, и болезнь… самое главное — болезнь, от которой убежать было невозможно…
В поезде погасили ночной свет. Вскоре угомонились демобилизованные солдатики, умолк магнитофон с песенкой Чижа, лишь стук колёс да чьё-то похрапывание нарушали тишину. Андрей разобрал верхнюю полку и, не раздеваясь, лёг, подложив под голову свою сумку. Он был уверен, что сразу не заснёт. Несмотря на физическую усталость, в нём кипела энергия парового котла. Андрей был ужален своим диагнозом, который ему поставили накануне отъезда — ВИЧ-инфекция с плохим иммунным статусом, вполовину меньшим, чем должно быть у нормального человека.
В вагоне стало жарко. Молодой человек стянул с себя свитер и остался в футболке с короткими рукавами. Все его руки, начиная с запястья и заканчивая локтевым сгибом, были исколоты: следы от свежих и старых инъекций дорожками бежали по венам. Бег, бег, бег… Руки у Волкова были крепкие, жилистые, рабочие, а лицо — худощавое, тонкое, породистое, — полная противоположность его рукам. На левом плече у него темнела небольшая татуировка — копьё в форме креста протыкает змея. Рисунок был похож на символику Георгия Победоносца… только без самого Георгия. Суточная небритость лёгкой синевой проступала на его остром интеллигентном подбородке и запавших щеках. Глаза, несмотря на усталость, были очень напряжены — настолько, что, кажется, светились в темноте жёлто-коричневым волчьим светом. Взгляд полуволка — недоверчив и зол. Выражение глаз перечеркивало всю интеллигентную благожелательную картину его внешности, глаза пугали.
Когда именно и от кого Андрей подхватил ВИЧ-инфекцию, он не знал. Возможно, от проститутки, с которой кололся одним шприцем, возможно, от кого-то из своих знакомых наркоманов. На пятачке, где продавались наркотики, никто друг у друга справки не требовал. Так, иногда спросят для проформы, болеешь или нет, и, услышав естественное «нет», раскидают лекарство одним шприцем по разным венам… А там — хоть трава не расти!
Впрочем, догадывался Андрей о том, как это случилось именно с ним. Озверел к началу весны Волков окончательно, уже не только о свободе думал, а о том, как эту свободу сжать в своём волчьем оскале… и сжал, стиснул, совершив на пятачке «кидалово», за которое даже ему, получеловеку-полуволку стало впоследствии стыдно. Стыд для волка — неподобающая роскошь, непозволительная, — такая же, как жертвенная любовь к женщине, или совесть. За это и поплатился он этим диагнозом, чтобы, убегая, уже никуда не убежать. А произошло это в начале апреля, как раз накануне Страстной…
По странному стечению обстоятельств наркоманский пятак в Калининграде располагался рядом с церковью, в ста метрах от главного городского храма Успения Пресвятой Богородицы. Здесь же, неподалёку, находилась стоянка такси; частники и таксисты были не прочь подзаработать, развозя наркоманов по точкам или, наоборот, привозя их обратно и предоставляя им салоны своих автомобилей для того, чтобы «страждущие» могли там уколоться. Тут же, в радиусе ста метров работала круглосуточная аптека, которую кое-кто называл не иначе как «шприцевой». На другой стороне улицы через дорогу находилось здание УВД. Однако на пятачке оперативники появлялись крайне редко. У них и без того дел хватало. Больше всего хлопот доставляли цыгане из частных домов, переоборудованных под крепости времён средневековья, почти без боязни торговавшие героином и ханкой, то есть смесью опиума-сырца со всякой дрянью, которая делает наркобизнес прибыльней, а продаваемую пайку увесистей. За сутки через УВД проходило множество людей, связанных с наркотиками, однако до суда доходили лишь единицы, и то, как правило, мелочевка, то есть сами потребители, а не продавцы. Крупная рыба из сетей благополучно уходила.
Среди покупателей лекарства встречались разные люди: от разукрашенного татуированными рисунками седого дядечки, у которого за плечами было несколько ходок, до холённых молодых людей, точно спрыгнувших на улицу из какой-нибудь глянцево-богатой рекламы, отпрысков небедных родителей, которые давали своим детям на карманные расходы столько, что ещё и оставалось на всякого рода излишества… На пятаке нередко кружили кидалы — крепкие молодые парни с внешностью хищников. После того, как Волков попался с маковой соломкой в цыганском посёлке, где проводился рейд сотрудниками транспортной милиции, и после всех процессуальных закорючек был обозначен день суда, молодой человек решил бежать — бежать от суда, от наркотиков, от прошлой жизни. А для того, чтобы бежать, нужны были деньги, и он с нехорошим сердцем влился накануне Страстной Недели в стайку пятачковых кидал — но и в этой хищной стае был одиночкой. За неделю до суда и бегства из города он решил перекумариться, то есть освободиться от физической ломки. Однако не удержался… и натворил то, за что, по его мнению, напоследок и был награждён ВИЧ-заразой…
Трое суток, впрочем, он героически боролся с искушением уколоться, заперев себя в четырёх стенах дома. Боролся героически, в спорте на соревнованиях не оставлял столько сил, сколько в борьбе с самим собой. Только на этот раз он проиграл. Нокаутирующий удар произошел во сне, точнее, в том кошмарном клочке забытья, который усталость вырвала у болезни. Болеющий волк страшнее и опаснее самого здорового хищника. Потому что волка кормят и исцеляют сильные лапы и крепкая пасть. Ему привиделось в кошмаре, что он беглый раб и что его казнят за попытку к бегству страшной бамбуковой казнью, которую практиковали где-то на Востоке в средневековье. Во сне он чувствовал, как молодой росток бамбука под настилом, к которому цепями приковали приговорённого, пробивает путь через его тело, проходит сквозь почки, печень, сердце, причиняя неодолимые муки. Все самые хитрые бесы всегда орудуют через сон. Терпение у Волкова лопнуло.
Он с трудом дождался утра, и, как был, в спортивном костюме, небритый, растрепанный помчался на пятак. Было около восьми утра. В храме начиналось богослужение, и церковный колокол призывал прихожан поторопиться. Андрей обогнал несколько богомольных старушек и выскочил на то место, где обычно тусовались продавцы. Кроме Валеры, который торговал бодягой, то есть лекарством слабым, разбавленным водой, никого ещё не было. Продавец ловил утренних пташек, готовых отдать всё за ничто. Валериного лекарства нужно было вогнать в себя в два раза больше обычного. Сил у Волкова не было, и это раздражало его. Потому что не было уверенности, что в случае какой-нибудь потасовки он выйдет победителем, как это происходило обычно. Впервые на пятаке ему изменяло то, что раньше никогда не подводило — физическое здоровье. Оставалось уповать на свой волчий авторитет.
Волков окликнул Валеру, тот посмотрел на него и удивлённо вскинул брови, — вид у Андрея был мрачноватым и больным.
— Что-то тебя давно не было видно, — проговорил Валерыч, внимательно изучая лицо кидалы. — Из милиции, что ли?
Андрей вяло махнул рукой и вместо объяснений сердито бросил:
— Пойдем, уколешь меня.
Валера насторожился.
— Андрюха, — сказал он спокойно. — Это не моя ханка. Мне её дали продать. Я только на себя процент имею. Зуб даю, правда. Бесплатно не могу, извини, разговаривай с моими хозяевами.
И он отвернулся.
— Они ребятки с юга, — донеслось до Волкова. — Шутить не будут. Если что не так, мне голову оторвут натурально. Даже с недостачи.
— Какая к черту недостача?! — вспылил Андрей. — Все знают, что ты ботвой торгуешь… — И вслед этой фразе Волков отправил такое количество отборного мата, что Валера поспешил отойти от него на безопасное расстояние.
— Послушай, — смягчился Андрей. — Мне сейчас нужно раскумариться, а деньги отдам потом. За деньги можешь не переживать. У меня четвёртые сутки кумара.
— Так зачем тебе колоться? — не поворачивая головы, проговорил Валера. — Все опять коту под хвост. Зачем мучился? Потерпи сутки, переболеешь.
«Тебе, уколотому, хорошо рассуждать», — мрачно подумал Волков и сказал честно:
— Не могу больше терпеть. Сон поганый приснился. Такой поганый, тьфу!
Продавец подошел поближе и сочувственно взглянул на Волкова.
— Приснилось, что колешься, да? — участливо спросил он.
— Нет, меня приговорили к бамбуковой казни, слышал о такой?
— Слышал, — лениво отозвался продавец. — Если ты всерьёз хотел перекумариться, тебе нужно было бежать отсюда подальше, хоть в лес, в шалаш из веток, без воды и питья. Только на ночь побольше снотворного, чтобы мозги отключать. Чтобы не снилась всякая гадость. Разве можно переболеть на живую?
— Можно, — резко ответил Андрей. — Только не всегда получается… Ну, ладно, хватит о пустом. Пойдем, вмажешь меня. Мне хреново.
Он решил сделать еще одну попытку, однако продавец был непреклонен. Валера посмотрел на Волкова в упор безжалостным сухим взглядом наркомана, которому «хорошо» — взглядом сытого волка.
— Извини, помочь ничем не могу, — отрезал он.
— Постой! — Андрей схватил его за рукав. — Я тебе залог оставлю.
— Какой?
— Паспорт, трудовую, военный билет.
От раздражения у Волкова тряслись руки, он еще никогда на пятачке ни у кого так не просил.
— Такой залог мне не нужен. Швырни кого-нибудь. Ты же раньше боксом занимался?
— Все мы были когда-то раньше, — процедил сквозь зубы Андрей. — Какой из меня сейчас боец, когда я еле ноги передвигаю?
— Ну, ладно, Волк, извини, я пошёл. Вчера бы выручил. Сейчас не могу. Пойми правильно.
— Я тебя понимаю, — махнул он рукой. — Все вы добренькие задним числом. Ладно, чёрт с тобой! Где ты будешь? Я подведу к тебе покупателя. Пионера.
— На другой стороне улицы возле шприцевой.
Когда он отошёл, Андрей крепко про себя выругался, вспомнив о том, как месяц назад здесь же он угостил Валеру лекарством, когда тот, еле живой ползал по пятаку в надежде найти раскумарку. На добро у наркоманов короткая память....
Купить в Ридеро
https://ridero.ru/books/derevoiudy/
