Гражданинъ

«Потомок различит в архивном хламе…»


В годы юности прочёл я, пожалуй, самое известное ныне стихотворение Николая Майорова «Мы». Где прочёл - уже не помню, но точно не в интернете: не было его тогда. Впрочем, возможно, даже не само стихотворение полностью прочёл, а вот эту знаменитую строфу:

… Мы были высоки, русоволосы
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы…

В то время, в начале 1960-х, начиналась посмертная слава поэтов, погибших на фронтах Великой Отечественной – Павла Когана, Михаила Кульчицкого, Николая Майорова, по-новому зазвучали стихи поэтов, вернувшихся с войны – Луконина, Слуцкого, Самойлова, Гудзенко, Друниной, Наровчатова. Всплеск читательского интереса к их творчеству, возможно, был связан с близившимся 20-летием Победы.
Позже я прочёл майоровские «Памятник», «Тебе» - они тоже сразу легли на душу. Стал интересоваться – что это за поэт? Оказалось, что фронтовик, что, политрук пулемётной роты, он погиб в 1942 году, 8 февраля. В день гибельной дуэли Пушкина...  В неполных 23 года.
А стихотворение «Мы» с пророческой строфой было опубликовано Николаем в многотиражке Московского университета в сороковом году.
После окончания школы Майоров поступил на истфак МГУ. Параллельно с учебой стал посещать поэтический семинар Павла Антакольского в литинституте им. А.М. Горького. Он учился на втором курсе истфака, когда понял, что его призвание - поэзия. Из автобиографии, написанной 4 сентября 1938 года при поступлении в Литературный институт: "Подаю заявление о принятии в Ваш институт, ибо хочу одновременно с историческим образованием получить литературное. Все более и более убеждаюсь, что хороший историк должен быть и литератором... Вот уже несколько лет я пишу стихи..."
Лев Аннинский в своей большой статье, посвящённой Майорову, рассказывает:
«В Москве Майоров поступает в университет. Стромынка, Огаревка, Горьковка — места легендарные: общежития, библиотека. Но скоро находит дорожку к ифлийским и литинститутским сверстникам, так что на поэтических сходках, где тон определяют Слуцкий и Коган, Кульчицкий и Луконин, Наровчатов и Кауфман (впрочем, уже Самойлов), «из публики» все чаще кричат: - Пусть почитает Майоров с истфака!
И он читает, забирая зал:       
       
        Так в нас запали прошлого приметы.
        А как любили мы — спросите жен!
        Пройдут века, и вам солгут портреты,
        Где нашей жизни ход изображен...

Поразительна перекличка — с Коганом, с другими сверстниками: они не верят, что их поколение потомки запомнят в достоверности! Словно чувствуют, что их поколение — уникально! В то, какими они были на самом деле, просто не поверят: пригладят, припудрят. Надо прорваться сквозь будущие мифы! И Майоров прорывается…»
А вот как вспоминает предвоенный период жизни поэт Сергей Наровчатов:
«…Николай Майоров остался «высоким». Ведь они и впрямь были высоки, друзья нашей юности, сложившие свои упрямые мальчишеские головы на полях большой войны. Высоки своими помыслами и стремлениями, поступками и подвигами. И эта духовная высота преобразовалась нашей памятью в физическую.
…И вот на средину комнаты вышел угловатый паренек, обвел нас деловито-сумрачным взглядом и, как гвоздями, вколотил в тишину три слова: «Что — значит — любить». А затем на нас обрушился такой безостановочный императив — и грамматический и душевный,— что мы, вполне привыкшие и к своим собственным императивам, чуть не растерялись.

Идти сквозь вьюгу напролом
Ползти ползком.
                    Бежать вслепую.
Идти и падать. Бить челом.
И все ж любить ее - такую!

«Такую» — он как-то резко и в то же время торжественно подчеркнул.

Забыть про дом и сон, про то, что
Твоим обидам нет числа,
Что мимо утренняя почта
Чужое счастье пронесла.

«А ведь хорошо!» — уронил сдержанный на похвалу Яшин. Майоров глазом не моргнул на первую реплику, пробивавшую атмосферу настороженности. Стихи неслись дальше:

Забыть последние потери.
Вокзальный свет, Её «прости»,
И кое-как до старой двери.
Почти не помня, добрести,
Войти, как новых драм зачатье.
Нащупать стены, холод плит...
Швырнуть пальто на выключатель,
Забыв, где вешалка висит.

Две эти последние строки меня покорили, и я ударил кулаком по столу. Майоров только покосился в мою сторону и продолжал обрушивать новые строки. И когда, наконец, дойдя до кульминации страсти, вдруг на спокойном выдохе прочитал концовку:

Вдруг вспомнить жизнь. В лицо узнать её.
Прийти к тебе и, не сказав ни слова,
Уйти, забыть и возвратиться снова.
Моя любовь — могущество мое! —

Мы облегченно и обрадованно зашумели, признав сразу и безоговорочно в новом нашем товарище настоящего поэта...»

Вдумчивый интерес к истории, к вечным темам, точность и предметность запечатлённого, страстность лирики, активная гражданская позиция – всё говорило о том, что Майоров мог вырасти в незаурядного летописца эпохи, очень большого самобытного поэта. Он рано осознал себя певцом своего поколения патриотов и энтузиастов.
А стихи он начал писать ещё в школе.
Учительница истории и литературы Вера Михайловна Медведева руководила в ней драматическим кружком и литобъединением. Она первой подметила одаренность Николая. Много позже, в тех же 60-ых, она вспоминала:
«Помню его с пятого класса. Светловолосый, голубоглазый, немного неуклюжий мальчик привлекал своим открытым видом и любознательностью. Другой характерной его чертой была скромность, даже, пожалуй, застенчивость. Учился Коля хорошо. Интересовался одинаково всеми предметами: был силен в математических дисциплинах, очень сообразителен. Два года я была руководителем класса, имела возможность наблюдать за ним больше, чем просто преподаватель. Он много и жадно читал, а мои рассказы на уроках о русских писателях слушал обычно как завороженный.  Прочитав ночью книгу, он обязательно с восторгом рассказывал о ней товарищам. Очень любил Николай писать сочинения. Писал обычно много и очень ярко, своеобразно. Как только началась война, здание нашей школы <...> заняли под госпиталь. В спешке и суматохе тогда и были безвозвратно потеряны школьные архивы...»
«Писал он взахлеб. И всё-таки поэтом себя не считал, поскольку был убежден самой классикой, что профессиональным писателем может быть только по-настоящему одарённый природой человек такого рода, к какому себя не причислял. А ведь он и тогда был уже поэт!» - вспоминал однокашник Николая Владимир Жуков.
Стихи Николая сверстники переписывали, оформляли в виде небольших красочных брошюр, и они ходили по рукам из класса в класс. Оформлял их одноклассник, лучший художник школы Николай Шеберстов, ставший закадычным другом. Это ему мы обязаны первым портретом поэта.

В своём предисловии к сборнику стихов «Мы были высоки, русоволосы…» (Верхне-Волжское книжное издательство, Я., 1969г.) А. Турков написал:
«Павшие в первые же месяцы жесточайших боев, не успевшие почти ничего сложить в эту пору, но зато уже на учебной скамье, как принято говорить, трубившие тревогу, звавшие своих сверстников вглядеться и вдуматься в ближайшее будущее. Они были не столько первыми жертвами войны, сколько первыми ее бойцами, завещавшими потомкам устами автора этой книги - Николая Майорова:

                … пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.

Всего несколько лет поэтического труда досталось на долю Николая Майорова. Его творческий путь был горестно краток. Молоденький, необстрелянный солдат поэзии, он сразу попал в жестокую переделку…»

В том предисловии есть и такие слова: «Могила его затерялась, место гибели точно не установлено».
Прошло время, ситуация изменилась. И ещё одна строка поэта - «Нам не дано спокойно сгнить в могиле» - оказалась пророческой.
После войны, начиная с 1958 года, Ирина Пташникова (та, которой поэт посвящал свою любовную лирику) искала могилу Николая. Оказалось, что в похоронке неверно указано название деревни: написали Баренцево вместо Баранцево. Приехав в эту деревню, Ирина нашла заброшенный холмик, где, по словам местных жителей, во время войны были похоронены два бойца. Как их звали - никто не ведал.
Не удалось Ирине найти и однополчан Коли. Даже когда прогремела его посмертная слава, никто из его фронтовых товарищей не откликнулся. Видно, некому было откликаться...
Вместо холмика позднее была установлена ограда и надгробная плита. Но…
Вот важная информация десятилетней давности:
Голубев Н. Найдена могила поэта Николая Майорова.// Ивановская областная газета «Рабочий край». 2 октября 2010:
«…в 1960-е прах красноармейца Николая Майорова из деревни Баранцево (указанной в похоронке) был перенесен в мемориальный комплекс села Карманова. И, наверное, если бы кто-то пытался отыскать могилу поэта, - о факте перезахоронения стало бы известно. Но, увы. До сих пор во всех справочниках и энциклопедиях, книгах и учебниках местом захоронения поэта числится деревня Баранцево Смоленской области...»
И вот ещё информация 2015 года из группы в соцсети «Иваново-Вознесенск и Самый советский город...»
«…мемориал в Карманове построили в 1955-м году. С тех пор список захороненных не обновляли (на старых плитах просто не оставалось свободного места), хотя каждый год сюда перезахоранивали бойцов, а имена их записывали на бумаге. В этом году на деньги столичного бизнесмена на Кармановском мемориале появились двадцать новых плит с фамилиями бойцов. Таким образом благотворитель вписал в гранитную вечность имя своего деда (который был похоронен здесь, но не обозначен на монументе), а вместе с ним имена и сотен других бойцов, среди которых наш Николай Майоров. Правда, новых плит тоже хватит ненадолго. Уже этой осенью в Карманове пройдет новое перезахоронение. В близлежащих лесах и болотах работы поисковикам хватит еще на десятилетия - слишком ожесточенные бои велись тут в первый год войны…
… Но теперь стихи Майорова зазвучат в Карманове. Я уверен в этом, потому что видел, как загорелись глаза здешних учителей, потому что видел, как школьники после учебы убирают мемориал (и это притом, что о моем приезде в школе не знали). Да и еще одна немаловажная деталь: братские захоронения последних лет украшены по углам дырявыми от ржавчины и пуль солдатскими касками. Они не привинчены, не зафиксированы – но никому даже в голову не приходит унести их, или переложить. Карманово помнит войну…»

Николай Майоров. Его имя, его стихи не забыты, не канули в безвестность. Поэт по-прежнему с нами!


Геннадий Ростовский