О песнях Цоя "Электричка" и "Троллейбус"

В начале творческого пути В.Цоя была «электричка», которая «везла» … «туда, куда я не хочу»…

В этой ранней песне Виктор не мог смириться с тем, что жизнь и его, свободного человека, впрягает в тупой хомут ежедневного прозябания. Электричка везёт…, а жизнь остановилась, и, кажется, лучше стоять в тамбуре, чем выйти из электрички и вот так безвольно отдаться серым будням после бессонных ночей, таких живых, что нет времени спать, и не хочется вставать утром, вливаясь в монотонное бессмысленное движение машин и людей. И не хочется выходить из электрички, несмотря на нестерпимый грохот колёс, хоть в тамбуре и холодно, и накурено, но проще ехать, не продолжая  делать того, что не хочешь. Хоть и накурено, но свежо. Хоть и холодно, но жизнь теплее, эмоциональнее, когда она самостоятельна, не подчинена никому.  «Почему я молчу, почему не кричу, молчу! Электричка везёт меня туда, куда я не хочу!»

Виктор понимал, что он смотрит на жизнь как-то по своему, гораздо глубже, чем окружающие его люди, но не чувствовал при этом, что не прав по отношению к ним.  «Мне, наверное, с утра нужно было пойти к врачу».   Другими словами, кто меня вылечит от нежелания терпеть зависимость от суеты? Ведь только после излечения от желания жить свободно и творчески, можно согласиться с необходимостью дороги в никуда!                                                                                                                                                                             Через три года та же тема автоматического движения по жизни получила новое, уже более подробное и полное выражение в песне «Троллейбус». Если в электричке Виктор не продвинулся вглубь движущегося в пространстве средства передвижения далее тамбура, то «Троллейбус» начинается словами: «Моё место слева, и я должен там сесть». – И сразу становится понятно, что речь идёт о месте Виктора в обществе и государстве и ясно, что он не желает власти, но «должен» быть со своим народом – слева.

«Не пойму, почему мне так холодно здесь?» - вопрошает Виктор, удивляясь тому, как холодны теперь стали совсем недавно ещё тёплые отношения между советскими людьми. «Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год». – Констатация разделённости между людьми и отсутствия общих идеалов.  «И мы тонем, хотя каждый знает, где брод». – Тонем в разнообразии жизненных установок, новых определений старых понятий, хотя каждый и знает их, но не желает следовать по пути отцов и матерей, считая всё это уже не современным и не модным.  

«И каждый с надеждой глядит в потолок троллейбуса» -  Глядим на вершину, состоявшейся уже очень давно социальной лестницы и тонем во лжи, хотя отцы и матери наши воспитали в нас чувство справедливости, от которого неплохо было бы поскорее избавиться.
 
«Все люди – братья, мы – седьмая вода». – «Все люди братья» - прямая констатация основного принципа справедливой жизни и праведной веры.  Этому библейскому и вместе с тем и советскому принципу противопоставляется инновация :  «Мы – седьмая вода», то есть, мы – особенные, не такие как предыдущие поколения, с которыми мы сознательно готовы разрушить связь под любым самым незначительным предлогом и поэтому мы такие бесхребётные и равнодушные.

«И мы едем, не зная, зачем и куда». – Куда нас везут, туда и едем. Констатация бессмысленности и беспомощности выморочного поколения.   «Мой сосед не может, он хочет уйти. Но не может уйти, он не знает пути».  – Инфантилизм, моральная и экономическая импотенция – «хочет, но не может», хочет предать, но не может избежать последствий предательства. «Не может» предать просто потому, что не имеет своего пути и места в жизни, кроме пребывания в государстве, к истории которого и общественному развитию не имеет  никакого отношения.

Соседи В.Цоя – битники и фарцовщики, т.н. «советская интеллигенция» при ярко выраженном желании предать свою Родину пока ещё не знают как именно и когда это сделать. «И вот мы гадаем – какой может быть прок  В троллейбусе, который идёт на Восток. В троллейбусе, который (? – всех не устраивает, никому уже не нужен?). Гадают конформисты и предатели Родины, какая может быть для них практическая материальная польза от идеалов Свободы, Равенства, Справедливости, Любви и Дружбы? – Да ровным счётом никакой!  

            И хотя троллейбус идёт в единственно правильном направлении – на Восток, к рассвету Солнца Правды, так, кстати, называют православные верующие Иисуса Христа и строят направленными на Восток корабли-храмы, но внутри троллейбуса со времён Б. Окуджавы всё уже коренным образом изменилось. Там нет уже людей, с которыми можно «уйти от беды», нет уже доброты «в молчаньи», не к кому «прикасаться плечами»:
 «В кабине нет шофёра, но троллейбус идёт». – Нет достойного руководства страны, живущей по инерции высокими идеалами. «И мотор заржавел, но мы едем вперёд». – Нет развития праведной идеологии, нравственности. Ржавчина коррупции, атеистического материализма, ничего общего не имеющего с диалектикой, движением, продолжающимся лишь по инерции.

«Мы сидим не дыша, смотрим туда, Где на долю секунды показалась Звезда». – Страна живёт идеалами семидесятилетней давности, ей запрещено иметь собственное современное дыхание. Взгляд людей устремлён лишь в прошлое – к яркой путеводной Звезде Октябрьской Революции, но Звезда эта показалась «на долю секунды», в стране нет давно дальнейшего развития высоких идей.

Остаётся только молчание: «Мы молчим, но мы знаем, нам в этом помог  Троллейбус, который идёт на Восток». В.Цой понимает, что в иной ситуации молчанье куда лучше бессмысленных и резких слов. В молчании (сказать нечего) сидят (что делать не знают) пассажиры жизни ( «Я последний пассажир поезда жизни, Проплывают миражи, сна, лжи  И сижу заворожён, неужели миражом? – Понимаю, я уже – в мираже» /Ю. Кукин/) Виктор уже в 1983 году понимал, что молчание пассажиров непонятного им троллейбуса скоро закончится.  Сейчас они хотя бы молчат, а когда заговорят – будет беда. Во время «перестройки» эти до времени молчащие выродки обрели с запада дар речи и задышали тлетворным духом, коренным образом изменив парадигму исторического развития своей великой страны.

  Важно отметить отношение В.Цоя к любой, без всякого исключения технике. Виктор не любил эту органопроекцию человека во внешний мир, считал искренне, что расширение технических возможностей не только не приближает человека к познанию окружающего его живого мира, но скорее отдаляет от теплоты жизни и ставит жирный крест на познании человеком самого себя:
«Так много весёлых ребят, И все делают велосипед, А один из них как-нибудь утром придумает порох».  «Папа скоро даст свою машину покататься мне».  «Начинается новый день, и машины туда-сюда». «Здесь трудно сказать, что такое асфальт. Здесь трудно сказать, что такое машина».  «На холодной земле стоит город большой. Там горят фонари и машины гудят».  «Завтра…Кто-то , выйдя из дома попадёт под машину». «Ночью над нами пролетел самолёт, Завтра он упадёт в океан, Погибнут все пассажиры. Завтра…Война, эпидемия, снежный буран, Космоса чёрные дыры».

И как невесёлая шутка над собою припев из «Пачки сигарет»: «Но если есть в кармане пачка сигарет, Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день. И билет на самолёт с серебристым крылом, Что, взлетая, оставляет земле лишь тень». - Тень от жизни все приспособления человека.

Техника, как и пачка сигарет, - наркотическое средство и возможность сбросить с себя долой жизненные задачи, возможность вместо своего единственного крестного пути взять «билет» в чужое бытие, и положив его в карман вместе с сигаретами самому стать «лишь тенью» и забыться…

Неудивительно, что и весь социум в целом Виктор уподобляет усыпляющей обывательское сознание машине. И не важно, что это, электричка, троллейбус, самолёт, или же просто машина. Смысл везде один.