У Распутина

В гостях у Г.Е.Распутина.

Мне было только 6 лет и многое из той поездки с отцом не сохранилось в памяти. Помню проплывающие мимо высокие берега, казалось будто пароход, в котором мы находились, стоял на месте, а плыли они желтые, выцветшие на солнце.
На подходе к причалу, пароход как-то радостно, несколько раз прогудел. Причал был сложен из толстых бревен. Идти по нему мне, ребенку, помню, было так же забавно, как и неудобно. Дорога дальше вела круто в гору. Отец все время щелкал своим ФЭДом, который и сейчас хранится у брата. На его верхней крышке надпись "Сделан в трудкоммуне им Дзержинского". И, наконец, - двухэтажный бревенчатый дом с небольшими темными окнами. Потом мы с отцом сидели в компании каких-то старушек и бородатых мужиков, пили чай, то и дело звучало имя - Григорий Ефимович. На столе лежал громадный каравай хлеба. Его запах и вкус помню до сих пор. И последнее - сидящий на табуретке, безногий калека в гимнастерке, увешенной наградами, загадочно и как-то веско произнес - "поздно" и ловко переместился со стула в тележку на полу и поехал, отталкиваясь деревяшками, к выходу. Помню, что я ему очень завидовал. Хотелось покататься.

Записки отца.

1953г 4 июня. Конокрадство.

Голощапова Мария Николаевна - 85лет. Бывшая учительница.

Как-то Григория, вместе с другими мальчишками, послали в ночное. Спали поочередно. Кто-то непременно доглядывал за лошадьми. Когда пришла его очередь сторожить - он уснул. Одну лошадь волки задрали, другую покалечили. Отец- то его Ефим платить не хотел, отправил сына к знакомому монаху в Верхотурье.
Но дело дошло до суда, и платить все равно присудили.
Отец Григория тогда сильно побил. А винить его было глупо, как и посылать в ночное. Он и днем, бывало, идет, да вдруг уставится куда-то, остановится и о чем-то думает.


Жадность и расчетливость.

Нищих каких-то домой приводил, оборванцев и пьяниц.
Оставлял их ночевать, кормил. С отцом и женой из-за этого ругался.


Пьянство.

До войны совсем не пил, а после того, как его сифилисная ножом ударила, стал выпивать.
Боялся, что заразился от нее. Сильно пьяным его не видели. Бывало подвыпьет, заведет граммофон и танцует на улице. Любил по пьяному делу прихвастнуть, вынесет из дома одежду, показывает, но зато в драку не лез, как другие.


Распутство.

Была у него девка из Березовской, вроде Ольгой звали.
Бегал он туда к ней, потом увез ее с собой в Петербург.
Дамы к нему часто приезжали, особенно последнее время. Снимали жилье и толпились целыми днями возле дома. Про этих тогда всякое говорили, но наших местных, Боже избавь, не трогал. Если что, его мужики бы, понятное дело, прибили бы. С женой жил дружно, не ругался. Она у него хорошая была, только молчунья.


Политика.

У нас жила семья ссыльных из Прибалтики. Муж, жена и мальчишка лет семи. Ефимыч у них одно время с утра и до ночи пропадал. Слушал их внимательно, а потом поругался и перестал ходить, даже бывало, когда мимо дома проходит, непременно перекрестится.


Врачевание

Мальчишка у этих ссыльных сильно хворал. Весной, бывало, крапивой обожжется и опухнет, станет как колобок и коростой покроется. Так Ефимыч его вылечил. Принес из леса березовый сок, намазал им мальчишку и пить велел. Через три дня все прошло.
Наши то у него не лечились, народ был здоровый.


Цари.

После революции царская семья приезжала. Царь - невысокий, рыженький в военном мундире. Алексей - худой, бледный мальчик в таком же мундире.
Царица и дочери были во всем черном. В дом не заходили. Стояли, с военными разговаривали, потом им воды вынесли, они все попили и с собой в бутылочку набрали.
Дочки стройненькие, высокие все в окно заглянуть хотели, пока царица им что-то не сказала. С полчаса побыли, видно ждали, когда царице коляску привезут.
Обратно царица на ней возвращалась.


Швейная машинка, фикус, иконы.

У них была швейная машинка зингеровская, ножная.
Если кому надо что-то прошить - к ним ходили. Не отказывали, всех пускали. Когда образовался комитет бедноты, она там стояла года два наверное, потом пропала.
Фикус Григорий Ефимович привез из Иерусалима, он у них вырос до самого потолка, его на машине солдаты в Тобольск увезли, после революции конечно.
Икон было много. Их потом во двор выкинули и пожгли. Только одну уберегли, она у матери милиционера Кононова до самой войны хранилась.


Предсказания.

Это он умел. Мне сказал, что четверо детей будет, жить будешь долго, внуков переживешь. Надоест. Так и вышло.



Молитва

Молился Ефимыч в храме по три часа, не вставая с коленей. Устанет, головой уткнется в пол, побудет так несколько минут и снова продолжает. Пока он молился, нищие терпеливо ждали, когда покажется. Всем подавал бумажками - одному целковый, другому - трешку, кому и пять рублей и обязательно поклонится. Нищих знал по именам. Кричал он только однажды, в конце жизни. Приехала уже немолодая, ряженая женщина и к дому его на карачках ползет. Он вышел из двора, крикнул ей
-Встань, дура, - а она дальше лезет и молится. Он кричит
- Людей постесняйся, чего, как пьяная, валяешься?
А ей и дела нет, так во двор и заползла. Он ее в тот же день на телегу посадил и увез. Когда убили его, многие плакали. Жалели хорошего человека.