ОСЕНЬ В ЛИССАБОНЕ
На чужом побережье я, из мира иного,
Понимаю все меньше вас, всех тех, что вокруг,
Только разве что листик мне шепнет свое слово,
Зашуршит под ногами — это осени звук.
Только разве что птица пронесется морская,
С неба падает камнем, птица, что не поет.
И гляжу я на море и стою, вспоминая:
Это лист, это осень, это чайки полет.
И домой возвращаюсь, но и здесь я не дома,
И гляжу, посторонний, на чужое житье:
Я войной, как снарядом, поражен — от разгрома
Только то уцелело, что уже не мое.
КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ БЕЗ ОТЧИЗНЫ
Кто бы ты ни был без отчизны,
Приди сюда, где жду тайком:
Мы вместе будем здесь учиться
В бездомности иметь свой дом.
Кто взгляд свой устремил в те дали,
Где до сих пор во тьме ночной
Те зарева не допылали,
Пусть глубже в ночь идет со мной.
Кому еще ночами снятся
Поля, где кости гложут псы,
Где слезы из берез сочатся,
Пусть мне свои расскажет сны.
Ведь сквозь бурьян, пырей, сквозь что-то
К нам по стерне клубком вьюнков
С трудом ползет какой-то шепот,
Протискиваясь в сердце, в кровь.
Ведь избранной земли нет в мире,
Есть только та, что суждена,
А стены — только те четыре,
А стороны — лишь та одна.
ЗАПАХ
Мечиславу Грыдзевскому
Все отдать вам готов я, но только не травы
Луговые, не лиственницу золотую.
Камышом пахнет пруд, зарастающий, ржавый.
Что-то мне говорит он. А что, не пойму я.
Целый день я хожу и под деревом сяду,
И песок, и ручей — все в глазах замелькало,
Повторяю, что видел, без связи, без ладу,
И луга, и пруды — и опять все сначала.
Только ночью, когда мы идем и вбираем
Запах ряски и ночь в лунном блеске и воске,
Я внезапно пойму, что брожу моим краем
И что травы и пахнут и вянут по-польски.
СТРОФА О СВОБОДЕ
Свобода нам нужна, как нам нужна природа,
Как птиц и облаков апостольство над Польшей,
Как рек текущие законным правом воды,
Как горы, что вросли в глубь вечности подошвой,
Как по утрам рассвет, как звезды среди тьмы,
Как свойство бытия меняться понемногу,
— Свобода нам нужна, как нужно Божье Богу,
На то она дана, чтоб людям быть людьми.
ТУВИМ
По клеверищам польской речи,
Где густо и тепло от меда,
Шумящий Тувим льется речкой
Из родника, из словорода.
Там речь пьет воду ключевую
И брызжет в лица и хохочет,
И родниковые целует,
Не зная, чьи, уста и очи.
Слова, что вымолвились сами,
Пряные, злые, блеск и сочность,
Ах, неустанными устами
В счастье и в боль сосредоточась.
Там панны сходятся и кони,
Полудни, сны, лесные чащи,
Земля в потоке этом тонет,
Поток в земле течет шумящий.
А он своим несется стрежнем
От родника до послесловья,
И ветер камышом прибрежным
Бежит с верховья до низовья.
НЕКРОЛОГ
Некрологи — это для тех, что умирали в постели.
А для тех, что из газовых камер,
Из снегов за Полярным Кругом,
Из рвов придорожных, где глаза им пыль засыпала,
Из подвалов, где отпадало полчерепа, как крышка жестянки,
Из следственных кабинетов, где заглушались крики и вопли
Пытаемых,
Даже стон —
Для тех, которые подыхали в смраде тюремных параш,
У которых в раскаленных вагонах язык прилипал к нёбу,
Которых везли в неизвестном направленье,
Далеко за Франкфурт,
Далеко за Тулу —
Для тех, что должны были сами копать могилу,
Которым связывали за спиною руки и ставили на колени у ямы,
Которых вывозили и топили среди Белого моря,
От которых ничего не осталось,
Даже имени,
Ничего —
Для них не пишут некрологов,
Для них есть только вдовья память
И слезная молитва матерей
Или удивленный взгляд ребенка
И заживающая годами
Не ставшая смертельной рана.
Из ночи в ночь растущая тишина
Давнишнего несчастья,
Она заглушает крик и вопли
Безутешных,
Даже стон.
Злодеянье безмерно.
О земля, будь верной:
Вечный им покой,
Requiem aeternam.
