«В первой половине 1966 года Окуджава несколько раз побывал на съемках «Жени, Женечки и „катюши“» по их с Владимиром Мотылем совместному сценарию. Во время съемок у Олега Даля, исполнителя главной роли, дважды случались тяжелые скандальные срывы: он запивал, кричал на свою тогдашнюю спутницу, демонстративно заигрывал при ней с другими женщинами — Окуджава вступился за нее и резко спросил у остальной киногруппы: что же вы, кавалеры, руки прячете? С этих слов — «Что же надежные руки свои прячут твои кавалеры?» — началась, по воспоминаниям Ольги Окуджава, песня «Прощание с новогодней елкой».
Эту песню Окуджава несколько раз называл «самой длинной» — по крайней мере на момент написания; так и осталось — сорок строк, пять восьмистиший. Это не помешало ей стать одной из популярнейших. Популярна она и у исследователей — каких только смыслов не обнаруживали в этом тексте! В Интернете можно ознакомиться даже с работой, где подробно доказывается, что елка — это царская Россия, поскольку цветовые определения «синяя крона, малиновый ствол» к реальной ели относиться не могут, зато это цвета Преображенского полка. Множественность толкований подтверждает, что вещь воспринималась как этапная — и что смысл ее шире заявленного; в литературе отслежены интертекстуальные связи «Прощания» с пастернаковским переделкинским циклом (в первую очередь это «Вальс со слезой» — «Как я люблю ее в первые дни»). «Прощание» — в самом деле вещь переломная, значившая для Окуджавы много: после нее в песенном творчестве наступила долгая пауза.
Велик соблазн истолковать «Прощание с новогодней елкой» как стихи памяти Ахматовой — помимо прямой цитаты, здесь есть и строчка «Ель моя, ель, уходящий олень». Окуджава мог не знать, что «Оленем» называл Ахматову в любовной переписке Николай Пунин и сама она так подписывалась в посланиях к нему, но знаменитой строки из ахматовского посвящения Лозинскому (1912) не знать не мог:
И снова голосом серебряным олень
В зверинце говорит о северном сиянье.
Эти стихи Цветаева — в записной книжке 1917 года — называла в числе любимых: «О творчестве Ахматовой. — „Всё о себе, всё о любви!“. Да, о себе, о любви — и еще — изумительно — о серебряном голосе оленя.» Вообще многое в «Прощании» указывает на то, что перед нами реквием: «И в суете тебя сняли с креста», «Женщины той осторожная тень в хвое твоей затерялась», «Ель моя, ель, словно Спас на крови, твой силуэт отдаленный»... <...>
Однако думается, что адресация песни шире: Окуджава, часто и охотно посвящая стихи живым, сравнительно редко откликался на чью-либо смерть. Превосходная эпитафия Борису Балтеру, стихи памяти Обуховой, Льва Гинзбурга, двоюродного брата Гиви, давних друзей Алеся Адамовича и Бориса Чичибабина — вот и всё: ничтожный процент на фоне добрых трех сотен прижизненных посвящений. Прощание с новогодней елкой шире личного обращения — это прощание с эпохой вообще, эпохой роковой, таинственной и праздничной, как само Рождество...«.
Дмитрий Быков, «Булат Окуджава»
Синяя крона, малиновый ствол,
Звяканье шишек зелёных,
Где-то по комнатам ветер прошёл,
Там поздравляли влюблённых.
Где-то он старые струны задел,
Тянется их перекличка,
Вот и январь накатил-налетел
Бешеный, как электричка.
Мы в пух и прах наряжали тебя,
Мы тебе верно служили,
Громко в картонные трубы трубя,
Словно на подвиг спешили.
Даже поверилось где-то на миг,
Знать, в простодушьи сердечном,
Женщины той очарованный лик
Слит с твоим празднеством вечным.
В миг расставания, в час платежа,
В день увяданья недели,
Чем это стала ты нехороша?
Что они все одурели?
И утончённые, как соловьи,
Гордые, как гренадеры,
Что же надежные руки свои
Прячут твои кавалеры?
Нет бы собраться им — время унять,
Нет бы им всем — расстараться,
Но начинают колеса стучать,
Как тяжело расставаться.
Но начинается вновь суета,
Время по-своему судит,
И в суете тебя сняли с креста,
И воскресенья не будет.
Ель, моя ель, уходящий олень,
Зря ты, наверно, старалась:
Женщины той осторожная тень
В хвое твоей затерялась!
Ель, моя Ель, словно Спас-на-крови,
Твой силуэт отдалённый,
Будто бы след удивлённой любви,
Вспыхнувшей, неутолённой.
