Хочу я, люди, рассказать вам,
как я на гульке побывал.
Там гости были все, как братья,
и каждый с каждым выпивал.
А я на дальней лавке, с краю,
смотрел на вкусную свинью.
Теперь, как гульку вспоминаю,
то обязательно налью.
А были мы в гостях у Клавы –
собраться повод был святой.
Народ собрался в целом бравый –
хотя, быть может, и простой.
Мы отмечали день рожденья
Поэта, стало быть, Творца!
Читали клавины творенья
мы от начала до конца.
Я тоже захотел включиться
в стихов прочтения процесс.
Не дали… Сквасили все лица,
мол, не вгоняй нас с Клавой в стресс.
Не лезь своею жирной лапой
в святое творчество, дружок!
Листочки клавины не лапай!
А съешь с картошкой пирожок.
Допил тогда я самогонку,
хотя и был уж во хмелю,
махнул стакан винца вдогонку,
сказал: - Эх, Клава, мать твою…
Люблю тебя, как Мандельштама,
как Пушкина тебя люблю!
Налей-ка коньячку сто граммов
под запечённую свинью…
как я на гульке побывал.
Там гости были все, как братья,
и каждый с каждым выпивал.
А я на дальней лавке, с краю,
смотрел на вкусную свинью.
Теперь, как гульку вспоминаю,
то обязательно налью.
А были мы в гостях у Клавы –
собраться повод был святой.
Народ собрался в целом бравый –
хотя, быть может, и простой.
Мы отмечали день рожденья
Поэта, стало быть, Творца!
Читали клавины творенья
мы от начала до конца.
Я тоже захотел включиться
в стихов прочтения процесс.
Не дали… Сквасили все лица,
мол, не вгоняй нас с Клавой в стресс.
Не лезь своею жирной лапой
в святое творчество, дружок!
Листочки клавины не лапай!
А съешь с картошкой пирожок.
Допил тогда я самогонку,
хотя и был уж во хмелю,
махнул стакан винца вдогонку,
сказал: - Эх, Клава, мать твою…
Люблю тебя, как Мандельштама,
как Пушкина тебя люблю!
Налей-ка коньячку сто граммов
под запечённую свинью…
