Море... По фото, но больше по памяти,
болью ресницы намокшие светятся,
глупая - надо бы слезы оставить и
солью той жить еще несколько месяцев -
столько мне чайки отмерили криками
рваться-метаться несуженой ряженой
в мире, где люди мне кажутся дикими,
в частности те, что цивильно приглажены,
в частности те, что с понурыми рожами
топчутся-тычутся, МКАДом обведены;
я им без разницы, мне они тоже и,
может, попутчики или соседи мы -
что-то рассказано, что-то разведано,
слухи и сплетни - когда ж это кончится?!-
я рядовая студенточка педа, но
я притворяюсь, что я переводчица -
это не так, это дезинформация,
это включился режим умолчания;
нужно хоть в чем-то кому-то сознаться:
я ложью себя довожу до отчаянья,
в небо смотрю, может, что-нибудь свалится,
жду кирпича, как веревочной лестницы,
но небеса кирпичами не славятся -
долго стоять, это проще повеситься.
Проще ли? Все-таки рада, что теплишься,
воздух дыша, выдыхая поэзию,
парня целуешь, с подругою треплешься,
ходишь легко, как циркачка по лезвию.
Легкость не так тяжело имитировать,
но устаю, устаю и не хочется
факсы копировать, баксы котировать
и притворяться, что я переводчица, -
хочется бросить все к чертовой матери,
вырубить сотовый, выбить наличные,
выцепить тех, кто в моем неформате и
с ними полночи битлов и "Столичную",
утром же, сняв это тело, как платьице,
взять да напомнить, что я эфемерная,
и улететь, если сразу не хватятся,
даже не знаю...На море, наверное... |
Благодарю за столь высокую оценку, Тиана! 
И спасибо еще, за то что навеяло одно из любимых у Бродского:
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной, но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья
более немыслимые, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но, чтобы забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.
Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.