Я совсем не стремился к разврату
расчехленных, блестящих оков,
только кто-то любезный Пилату
нашептал – этот парень не нов,
мы видали дожди пострашнее,
полвершка до тюрьмы и сумы,
шерстяных ощущений на шее,
повергающих в праздность умы,
все слова его жалостный отзвук
попрошаек на каждом углу…
…говорит, что держался за воздух…
…говорит, продевался в иглу…
не вини его, голод и сырость
есть причина для черного дня.
Пожурив, приодели на вырост,
и взашей проводили меня.
И стоять мне теперь без возврата,
ни церквей, ни могил, ни крестов
не предвидится,
жалкая плата, ущербленная розой ветров,
беспробудная доля покоя,
хоть куда заводи кренделя…
Между присными «где я?» и «кто я?»
простирается пухом земля. |
