В две тысячи двенадцатом году
мы наконец увидимся в аду.
Я стрелки на часах переведу
и первым по распадку побреду.
За мной моя отправится семья –
жена моя… Глядишь, и дочь моя,
и мальчик, мной не узнанный вполне –
теперь, быть может, он поверит мне.
Поверит в то, что нам уже пора –
исчерпана трусливая игра.
Мы выйдем то ли в поле, то ль на луг,
осмотримся на север и на юг,
на запад обратимся и восток,
передохнём, предчувствуя свой срок,
увидим, как стремительно трава
осуществляет древние права,
как зарастают стёжки за спиной,
как мир встаёт – чудесный, но иной,
непостижимый, новый… Как вокруг
затянет зелень поле, лес и луг,
как нас обнимет дурнопьян утрат
и мы поймём, что память – это ад,
что срок иссяк для сказок и наград,
для болтовни бездумной невпопад…
О, сколько эр теперь под синевой
нам стлаться безъязыкою травой! –
Пока не превозможем немоту
в каком-нибудь стотысячном году.
2010 |