Шесть ура на часах. И будильник готов зазвенеть,
известить о восходе приветственной нотой высокой.
При отсутствии слуха хозяину в ухо пропеть
в недовольной тональности «Хватит! Подъём, лежебока!»
А хозяин его, как всегда, успокоит тычком,
по накатанной схеме, не глядя, по маковке звонкой.
И злорадствовать после паяцем дворцовым, молчком,
как он мечется в спешке, одежду роняя спросонку.
Но хозяин поднимется до того, наверняка,
поскрипит, негодуя на впившийся шип ревматизма,
а будильник немой не издаст перелива звонка
не взведённым для выстрела в новый рассвет механизмом.
Беззаботно хозяин живёт, никуда не спеша:
вон, присел на кровати и тапки лениво нашарил.
Подогнать бы как следует, врезав звонком по ушам…
Он прошаркал на кухню и чайник на плитку поставил…
Всё степенно, размеренно. Словно немое кино-
без озвучки: тапёр загулял в девятнадцатом веке.
Чиркнет спичкою нервно, закурит, не глядя в окно.
Только дрогнут от нервного спазма прикрытые веки.
«Что-то в нём изменилось… недавно… какой-то другой…
битый пиксель в подвижной картинке текучего века…
молчаливый аскет…. добровольный отшельник… А, может, изгой?
Да ещё взял привычку: за двери – ни шагу без стека.
Тоже мне … доморощенный денди… кустарный пижон…
Возгордился, смотри на него… изменилась осанка…
Словно кол проглотил. Да таких же, как ты, миллион!
Рубль – пучок на базаре! Пятёрка – литровая банка!»
Нет, будильника мысли хозяин не слышал… но, будто в ответ,
немигающим мраморным взглядом античного бога
он смотрел, как неслышно сливается чёрный рассвет
с непроглядной вселенной чернильного ада слепого….
|
