Латаю прорехи.
Нитки запутаны,
как и отношения
с небом.
А теперь ненужные подробности.
В каждой такой дробности
нет ответа,
как выдавить из себя
не-поэта,
как не проклевываться в строк`ах,
недозревших рифмах, как
рисовать без красок...
Часто
по вечерам
приходит в мой дом
синий жираф,
застенчиво стоит у дверей,
подолгу не решаясь войти,
но потом
допоздна сидит за столом,
отказываясь от угощений,
(он такой скромник)
болтает о том, о сём.
На днях он вдруг предложил
пожить
у него - в его съемной квартире,
мол, скучно ему
одному,
да и мне ни к чему
оставаться в мире,
где никто не оценит,
как я складно
пою.
Сказал,
что места, конечно, немного,
почти берлога,
но есть
лампа под зеленым абажуром,
есть бумаги груда
и мой любимый дежурный
апельсин.
Если согласна, то с ним
не будет рутинно
ткать паутину
невыдуманных историй,
рисовать картины
где море и горы, море и горы,
изучать
языки бабочек и дельфинов,
и просто скучать
вдвоем у камина,
потягивая вино
зимним морозным днём.
Сказал и ушел,
смутившись
своего красноречия.
А я все жду.
И не могу не помнить
синего узора
в лунных разводах.
Пытаюсь изучить
хотя бы один язык
бабочек
к его приходу.
Буду наблюдать за дождем.
Как только он прекратится,
в дверь
постучится
мой синий жираф.
По вечерам
я жду.
Мой старый приятель дождь,
язык которого давно изучен,
стучит сиротливо:
"яко мы... ибо... ибо..."
|
