По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
"Ах, закройте, закройте глаза газет!"
Письмо.
Мама, громче!
Дым.
Дым.
Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите -
весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма - а - а - ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго,
кургузый,
шершавый,
и вдруг, -
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали:
"Убит,
дорогой,
дорогой мой!"
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой.
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна.[1]
А вечер кричит,
безногий,
безрукий,
"Неправда,
я еще могу-с -
хе! -
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!"
Звонок.
Что вы,
мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
"Оставьте!
О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!"
<1914>[2]
|
Послесловие:
Беловой автограф (ЦГАЛИ); газ. «Новь», М. 1914, 20 ноября; альм. «Весеннее контрагентство муз», М. 1915; «Для первого знакомства»; «Простое как мычание»; «Все сочиненное»; «13 лет работы», т. I; Сочинения, т. I.
[1] Ковно — Каунас, город в Литве.
[2] Дата в тексте альманаха «Октябрь 1915 г.» — очевидная ошибка, стихотворение написано в первой половине 1914 года.