Хочу сказать, родная … я порой жалею,
когда счета дневные закрывает ночь ,
что под несдержанность басов движка Харлея
я не могу тебя умчать куда-то прочь
от оголтелого бездушного цинизма,
осточертевших спазмов масок и гримас
из яви, где в цепях оков капитализма
тебя лишает крыльев город – Алькатрас.
Кусаю губы, матерюсь в злобе бессильной…
Чего б не отдал только в искренности миг,
чтоб остывающий асфальт дорожной пылью
швырял в костре заката в лица нас двоих.
Шуршанье шин, смолистый аромат гудрона
имеют шанс тягаться с колыбельной волн,
адреналина взрыв под всплеск тестостерона
и в этом мире только лишь Она и Он.
Наша жизнь с циферблата сметается в сумрак упрямо
оборотами дворников – стрелок… секунды – дожди…
Ежедневной молитвой, под сводами Времени храма
обращаюсь к нему «не спеши… не гони… обожди…»
А оно мстит за что-то такое, о чём я не знаю
дни сжимая до атома-мига, когда ты со мной.
Но, когда жизнь – всего два шага до безвестности края,
я живу не молитвой, а грешной любовью земной.
А на губах её – любовь с оттенком мёда.
В глазах возможно потеряться и пропасть.
Открой секрет, скажи, с какой планеты родом…
Кем надо мной тебе дана такая власть?
Жаль, мой Харлей застрял, как гвоздь, в другой Вселенной…
Осталось только сожалеть, что я не бог.
Возможно, в той свобода – рваным ритмом в венах.
А в этой мне досталась только пыль дорог.
Шуршанье шин чужое под смолу гудрона
и шанс Харлей сыскать – один на миллион.
Любовь всегда была для мира вне закона,
но, вопреки всему в нём есть Она и Он.
Наша жизнь с циферблата сметается в сумрак упрямо
оборотами дворников – стрелок… секунды – дожди…
Ежедневной молитвой, под сводами Времени храма
обращаюсь к нему «не спеши… не гони… обожди…»
А оно мстит за что-то такое, о чём я не знаю
дни сжимая до атома-мига, когда ты со мной.
Но, когда жизнь – всего два шага до безвестности края,
я живу не молитвой, а грешной любовью земной.
|
Мы здесь имеем то, что отдаём.
Какою можно заплатить монетой
За то, что прихватили не своё?