Снег собьёт последнюю бабочку
с озябшей ладони осени,
и станет пусто.
Осень умрёт под боком опустевшей деревни,
сжимая в горсти цветок лапчатки,
и в живых останется только ветер, -
вот о чём думал я,
разводя костёр у вечерней дороги.
Ко мне подсел человек с гитарой.
Просто пришёл и сел,
не сказав мне ни слова.
В старой куртке,
в изорванных башмаках.
Седеющая борода,
колодцы сияющих чернотою глаз
и сосновая хвоинка в длинных волосах,
разбросанных по узким плечам.
Что же делает он в этой глухомани?
Может быть, он тоже, как и я,
ищет светлое воспоминание,
потерянное в бурьяне прошлого?
Оно уже не блестит,
не отражает лучей надежды -
его разъели слёзы,
те самые, что даже зеркало юности
превращают в заржавленную жестянку.
Мы глядим на огонь и молчим.
Мы оба знаем печальную истину:
что люди говорят о том, чего не знают.
А если бы узнали -
онемели бы от ужаса и стыда.
Наши губы сжаты -
они боятся выпустить на волю боль,
эту странную субстанцию,
остающуюся человеку,
после того как мир
отнимает у него всё,
чем одарил ребёнка.
Мы молчим.
Над нами угасает день,
Между нами - костёр,
один на двоих.
Это был мой огонь,
теперь он наш общий.
Мы не делим его,
мы его любим,
а значит, любим друг друга.
Но мы не просто молчим -
мы беседуем, не размыкая губ,
сохраняя в неприкосновенности океан боли,
среди которого затерялся островок радости.
Мы беседуем,
позволяя мыслям вылетать из темноты
и летучими мышами пронзать тишину,
придавая немного движения и высоты
нашим одиночествам,
слившимся в один осенний вечер.
Наверное, так и должны общаться незнакомцы,
или старые друзья,
или те, что глядят в один и тот же огонь.
«Сегодня не слышно музыки», -
молчит он.
«Ты прав, ни единого слова», -
безмолвствую я.
«Моя гитара что-то не в духе».
«Моё перо затупилось.
Пожалуй, я его выброшу».
«Прочитал бы ты мне что-нибудь красивое,
чтобы в серде вошла тёплая грусть».
«А помнишь ли песню,
в которую спряталась твоя молодая радость?»
«К сожалению, я не поэт,
но, помню, встретил как-то стихотворение,
так вот, там не было ни одной рифмы,
зато каждая строчка заканчивалась вздохом любви».
«Да, наверное, хорошо быть музыкантом!
Однажды, когда я слушал соловья,
небо засверкало моими слезами,
и я вдруг понял,
что, когда душа остаётся один на один с вечностью,
из глаз её льются песни».
«А когда она возвращается на землю,
её слова сочатся остывающим светом».
Вот о чём молчали наши уста,
в то время как сердца говорили
и никак не могли натешиться переплетением голосов.
Пришла ночь и тоже села у костра.
Просто пришла и села.
И взор её погрузился в огонь.
Мы покосились на неё
и ничего ей не сказали.
И вдруг наши с ним глаза встретились,
его сияющие чернотою колодцы,
в которых трепетала музыка,
и мои бесцветные лужицы,
полные горячих звёзд. |
