О, эта праздная небрежность, когда краса так дивно манит,
И что нам остается? Нежность. И пусть иллюзия обманет.
Мы в том театре, как актеры, готовы снова раствориться.
Печаль, она проходит скоро. И очень страшно воплотиться.
О львицы дивные, вы снова небрежно смотрите на мир.
И больше нет пути иного, как только распрощаться с ним,
Когда прекрасная эпоха, растает, словно этот сон.
Останется лишь профиль Блока, потом исчезнет даже он.
В театре, где мы все играли себя, а может быть иных
Созданий, дивные печали хранили этот старый миф.
И мир, в его великолепье был так далек от этих грез.
И вы проснулись на рассвете. И ветер вдруг духи унес.
И в старом парке встреча снова так неожиданно мила.
И мира больше нет иного, чем тот, который обрела
Твоя душа в театре этом, в плену у света и тоски
Звучали дивные сонеты, и пелись светлые стихи.
Ваш век серебряным назвали. И в блеске тихом и тоске,
Звучали дивные печали. И веер чуть дрожал в руке.
Раздета, больше, чем одета, и потому озябла снова,
Но света не было от света. Метались среди грез и снов.
Небрежно брошенные снова в мой век, и в трепете огня
Еще я вижу этот пламя, заворожившее меня.
И диалог, он будет длиться, и что ему теперь века,
Когда вдруг воскрешает лица опять художника рука.
|