Двадцатое столетье на исходе.
Закончилась пора эксперимента.
Неспроста Раскольников бродит
По обочине Невского проспекта.
У него крепкая грудная клетка,
У него прическа неопределенного фасона.
Он живет в однокомнатной квартире, где-то
В самой гуще нового микрорайона.
Он из «лишних» современной выделки,
С головой, полной мечтательного бреда.
Пусть пока он прячется в укрытии
И почти никому неведом.
Но огоньки его впалых глаз
Светятся впотьмах, желтей чем свечи,
И небес ночной иконостас
Отвечает им сочувственною речью.
Проплывают мимо раскольниковой ухмылки
Молокососы в вельветовых подштанниках,
Девчонки, интригующие, как заморские бутылки,
И военные, в фуражках – пряниках.
Он заглядывает в окна «Европейской»,
Вот где прячется эта мерзкая старуха,
Занимающаяся ~злодейски
Скупкой нашего национального духа!..
В нём звериная ненависть вызрела,
Словно фурункул, наполненный сладким гноем,
Он устал быть идейным выкормышем,
До отчаянья нереализованным героем.
* * *
Мой страдающий теоретик,
Ты сжимаешь счастливый билетик.
Занят мира основами ум твой,
А на деле – мыслишкой паскудной,
Будто всё на земле решено.
Что твое кем-то занято место,
Для чего твой билет, неизвестно
А другого тебе не дано.
Ты сжимаешь счастливый билетик,
И в спасательную жилетку
Ты уже обряжен, но все же,
Лихорадка тебя корёжит
Ход вещей до основ изменить…
И в тебе закипает желанье -
Преступленьем вершить наказанье,
Безо всякого: «Быть, иль не быть».
1980.
|
