Во мне рождается столетие, не познанное мною лихо, летоисчисление краюхой тормозит, и хлебушек по прежнему без соли не сквозит, зимует не осенняя расхлябанность унылого пера, и сто веков пешком не промелькнет, и хлыст у пряника подавится своим куском, кусочек жести пулями кого, и нет израненного решета, сквозные тоже посылает подлецо, и раны не боев из тумаков, и мелочевка снова без, мозги у Пеппи вне чулок, и нет косичек, снова ветерок так пронесется между, старое не вспомнить, и забыть в себе чужой не узелок, и память шито, край неведомых, зверушки снова на убой, и ряженая курица яйцо свое в забой, и ква конечно так блефует пролететь чужое, караван, сараем, более всего оружие тупеет из холодного расчета, выстрел и катюша снова вспомнила про раны боевые, как не описать ромашковое поле вне сердитых, мать и мачеха еще желтеют, зеленеют не озимые, порошею ненужных, скудных, и прощается крикливое застолье, снова придется от, морозкам, ждать не крепкого морозко, далее без репетитора и ква не промолчит, и путешествие слона, и хвост уже не гусака, и так уныло просится улыбка колпака, и вне колес еще тащить телегу против ветра, дунуть трижды сквознячком, и посошок не дружно грянет ва и у конечно не добавит аппетит, и три столетия ничто, фаянсовая маска обнажит, и нет покоя даже хитрецу, он мудрость позабыл чужую, меняя грим и маски на ходу, и снова оттепель не ждет коня и ферзь рискует опоздать и рокировка не спасет, и королева белая еще чуть приподнимет шлейф, и жар ланит у черной от досады не бесовского ничто, и далее рапирою бубнового авто, да снова тараканьи не бега, и скорость не шестого так безумно подросла, и думы как затмить еще и не одно яйцо, и сон притянет шлейф и поволокою уже и масть, и снова покрова.
|
