/от женского лица/
Однажды в студёную зимнюю пору,
Со смены вечерней иду я домой.
И тут моему утомлённому взору
Видок открывается… Боже ты мой!
Такое во сне не приснится, ей-богу!
Стоит…, говоря по-французски, мусьё.
В комплекте лишь тапки на босую ногу,
Халат нараспашку, …и, в общем-то, всё!
Топорщится нечто на месте причинном
Намёком на скромный интимный восторг,
И сразу понятно, что этот мужчина
Способен на большее, нежели в морг.
Видать у бедняги украли одежду.
(У нас на районе глухие места).
И вот он стоит, выражая надежду
По мере таланта, сомкнувши уста!
Стоит недвижи́мый, как суслик в пустыне,
Как старая, свечек на пять жирандоль,
Как грешный монах перед ликом святыни,
Весь сизый, как голубь, и бледный, как моль.
И в этот момент озарила догадка.
Что мой ненаглядный ночной визави,
Не жертва бандитов, но, ежели кратко,
Заложник святой, многоликой любви!
Пред нею не место излишним вопросам –
Ничто не помехой Амура стреле.
Любовь не подвластна снегам и морозам,
Любовь не покорна публичной хуле!
– Насилуют! Люди, на помощь! Спасите! –
Прорезался крик мой в наивной тщете.
– Шалава! – прошамкал придурок в обиде,
Рванул, что есть сил, и исчез в темноте…
|
