Здравствуй, сын. Я волнуюсь и сердце как будто навыворот,
а хотелось о добром тебе, наконец, написать.
Целый мир наизнанку и светлое дочерна выбрано,
но сегодня в природе такая царит благодать,
что стремится душа, окрылённая, к Божьему таинству,
наяву – припадаю всем телом к парящей земле
и вдыхаю тепло, забывая, что страшно намаялась,
только чудится мне, словно стала на вечность старей.
Пахнет липовый цвет. Мёдом солнце сочится до одури.
На рассвете сквозь сон показалось – запел соловей.
Понимаю, что бред. От сирен и уныния вдовьего
померещилось вдруг, будто входишь в открытую дверь.
Сколько наших ушло из-за прорвы блокадного голода.
Даже думать нет сил. Непонятно, что лучше, важней.
Я обычно лежу, но мне так опостылело скорбное
– поднялась и во двор пару раз выходила уже.
Там соседский пацан вынес греться сестрёнку на солнышко.
Ослабевший, худой... Первоцветам был искренне рад.
Улыбнулась в слезах, пожалев детвору. Недокормыши...
Закололо в груди – каждый выживший ближе стократ.
Но внезапно ушли безысходная боль и потерянность.
Значит духом сильны, не сломила нас горечь утрат.
И беду одолеем. Недаром костями усеяна
Ленинградская топь. Я надеюсь, что силы нам хва... |
провалилось под пепельный лёд
и ушло потускневшми фарами
в ленинградский чернеющий рот