Рабы конечных замкнутых пространств
и времени холодных казематов,
теперь мы – ленты, снятые с проката…
мы – карты, не ложащиеся в масть…
Уверовав в открытый мир без швов,
мы возраста не ощущаем склеек,
став антуражем парковых скамеек,
заворожённым неба синевой.
Уже обходит дальней стороной
глубокий сон, став по-собачьи чутким
и чувствуется, как тягучи сутки
и как бескомпромиссен ход часов…
Пусть кажется, что реквием по нам уже звучит,
и узников готов принять Забвенья Остров.
Но, не спешит пока ещё Христов апостол
в замках калитки рая расставлять ключи…
Сознание теряет лоск и цвет,
как купола над паранойей храмов,
а зеркало транслирует из рамы
покрытый кракелюрами портрет.
Ступая в мир с зеркального холста,
изрезанные обстоятельств бритвой,
мы ощущаем терпкий слог молитвы,
полынно-горький на сухих устах.
Богаче осень от спектральных брызг,
раскрасивших пустынные аллеи…
И, всё-таки, чем старше – тем больнее
дождя стегает проливного хлыст…
А дальше – пусть зима. Но, горьких слов
не стоит лить в отвар воспоминаний.
Лишь за глотком глоток вкушать из божьей длани
торжественную песнь колоколов.
Сурова жизнь. И многих рядом нет.
В архивах прошлых лет желтеют фото.
И гаснет в одиноких окон сотах
от сквозняка закрытой двери свет…
Пусть кажется, что реквием по нам уже звучит,
и узников готов принять Забвенья Остров.
Но, не спеши, прошу тебя, Христов апостол
в замках калитки рая расставлять ключи…
|
И только наша голова
Засовы, да оковы
Закрыли те просторы