Жи́л старичо́к, евре́й почте́нный,
Храни́л он бережно, смире́нно
В шкафу́ сове́тском, в я́щике закры́том,
Кусо́чек тот... обря́да смысл скры́тый.
Храни́л он ко́жу, что́ в младе́нчестве счастливом,
По за́поведи, отсекли́ во вре́мя ми́лы.
Тепе́рь же – та́йна, фа́ктик де́тский, ми́лый,
Лежа́л в коробочке, напоминаньем горделивым.
Но ко́тик бе́дный, то́щий, гла́дкий,
Хозя́ин ску́дно ко́рмил его всегда-то.
Учу́ял запах... не сказать бы, сладкий,
Иль специфи́чный? Вроде полуфабриката!
Взобра́лся ло́вкачом на шкаф котяра,
Когтя́ми це́пкими коробочку́ порвал.
И то́т рели́кт, как су́шеный фи́ник старый,
Схвати́л, сожра́л, и быстренько слиня́л!
Хозя́ин наконец пришел... О у́жас! Па́ника!
Пуста́ коробочка! Где же та́лисма́н?!
Истерика у бывшего механика
"Гевалт!" крича́, метался словно ураган.
"Куда́ дева́лось?! Это́ ж свя́тое де́ло!
То па́мять ве́чная! И памятный тот час!"
Иска́л он под крова́тью, пока уже стемнело,
Но все было тщетно́, и пыл его угас
Кота́ схвати́л: "Ты съе́л?!" – а ко́т мя́укнул сыто,
И де́ду ста́ло я́сно – всё, капу́т!
Куда́ бежа́ть? К кому́? Но тут же, деловито:
«К ребе́ пойду́! Он зна́ет всё на свете, в пу́ть!»
Прибе́г он в синаго́гу, к му́дрому раввину,
Поведал всё: про ко́жу, про коробку, про кота́...
Ребе́ подумал про его судьбину,
Взгляну́л он в Тору́... и пробормотал: "Беда́!
Мой до́рогой, ситуа́ция твоя странна́!
Не опи́сано в То́ре, не сказа́но в Талму́де!
Ни в Мишне́, ни в Гема́ре – ти́шина!
Кусо́чек съеде́нный... пусть будет высших сил причуда!
Не зна́ю, ка́яться тебе́ иль ко́тика корми́ть?
Как сделать разум твой спокойным?
Мне, одним словом, так прихо́дится реши́ть:
Ты ко́жи не вернёшь... смири́сь, живи достойно!" |