Плебей хозяйским жестом
распахивает двери.
Подсолнечной шелухой путь себе мастя,
он бредёт по залу.
Рыгая, матерясь, пыхтя,
разглядывает барельефы и картины.
Он бы и нужду здесь справил,
когда б была к тому охота.
Бежал буржуй. Рабочий ликовал.
Оставленный дворец
уже на третий день обращён в помойку.
Плебей хозяйничает смело.
Он не посмотрит на искусство.
В костёр его!
В нём толку нету,
не насыщает и в быту не годно.
Рабочий исследует покои.
Там чего-то отколупнул,
здесь статуи нос отбил.
Просто так, для смеха.
Он — хозяин, он — владыка.
Теперь он — Царь,
пусть без царя в башке.
И вот, сдерживая животные позывы
утробы, ропчущей и вздутой,
не в состоянии переварить столько семечек и пива,
рабочий, млея и потея
на трон зад свой усадил.
Шутка не из лучших.
И, сам как будто что-то осознав,
он тут же, заметно оробев,
покинул царский стул.
Холоп из рода в род,
раб у рабов.
Хоть убей и изгони господ,
не освободишься, а только утяжелишь бремя.
Ликуй толпа.
Твой лик ужасен,
твои святые хуже чёрта.
Мутит от твоих рож
бесчисленно лезущих отовсюду.
Плебей — ты соль земли,
но только дикари солят землю.
|