. . . . . . . . . . . . . . . . . …о Париж, мир паутинок, антенн и оголённых проволочек, как ты дрожишь, как тикаешь мотором гоночным о сердце под лиловой плёночкой… . . . . . . . . . . . . . . . . . Париж, как ты рани́м, Париж, под скорлупою ироничности, под откровенностью, граничащей с незащищённостью, Париж… . . . . . . . . . . . . . . . . . (Андрей Вознесенский. Париж без рифм)
сквозь розовые очки...
Пока ты в комнате сидишь, глазея в плоский телеящик, я полететь хочу в Париж! — игривый, чувственный, манящий, бессменный эталон изяществ, пока PARIS — ещё Париж… Пока безбожный плутократ, весьма распухший от гордыни, и весь его электорат с апломбом доят вымя мира, Париж кружит в моей квартире, меня склоняя на приват. Когда его проспекты спят, я пролечу над ним фанерой, жуя французский шоколад с безукоризненной манерой, – в туманной дымке светло-серой спущусь под о́тсветы лампад, чтоб посчитать в тиши ступени — наверх, к собору Сакре-Кёр, потом летучей лёгкой тенью (к чему во сне фуникулёр?) вниз устремлюсь с холма… И флёр слегка окрасится сиренью! Там, на Монмартре, под дождём, расслышу старенький мотивчик, он — главный в плейлисте моём, когда прискучил рокер Кинчев. (я б сроду не срывала лифчик под рэп PAINKILLER Смо́ки Мо!) Отрадно дивный звук ловить — весь лоск «Жерни́с» в себя вобрать... Затем глиссандо горловым проно́нс разбрызгать по дворам: "Quand il me prend dans ses bras…" – звучащий здесь как гимн любви… Эдит — «воробышек» — Пиаф! Ты против серости восстала! Вокруг твердят: «Ваш мир трухляв, — оттенков розовых в нём мало», – но ты б его не променяла на косность роговых оправ!
Послесловие:
* Quand il me prend dans ses bras, Il me parle tout bas, Je vois la vie enrose… — из песни Эдит Пиаф "Жизнь в розовом цвете"; Эдит Пиаф привнесла в Париж мотивы, которые до сих пор звучат на улицах города. Её песни напевают в кабачках на Монмартре, в метро и в очередях на стоянках автобусов: «Когда он обнимает меня и тихо говорит со мной, я вижу жизнь сквозь розовые очки...» ЭдитДжованну Гассьон заметил владелец парижского кабаре «Жернис» Луи Лепле, который и придумал для неё псевдоним «Пиаф» (по-французски — «воробушек»)
* * * Не пускайте поэта в Париж… не пускайте поэта в Париж! Пошумит, почудит — не поедет. Он поедет туда, говоришь, — он давно этим бредит. Не пускайте поэта в Париж! Там нельзя оставаться. Он поедет туда, говоришь, — не впервой расставаться. Не пускайте поэта в Париж! Он поедет, простудится — сляжет. Кто ему слово доброе скажет? Кто же тут говорил, говоришь. А пройдут лихорадка и жар — загрустит ещё пуще: где ты, старый московский бульвар? Как там бронзовый Пушкин? Он такое, поэт, существо, — он заблудится, как в лабиринте. Не берите с собою его. Не берите его, не берите! Он пойдёт, запахнувши пальто. Как ребёнок в лесу, оглядится. Ну и что, говоришь, ну и что? Он бы мог и в Москве заблудиться. Всё равно где ни жить, говоришь. Что поймет, говоришь, не осудит. Не пускайте поэта в Париж! Он там всё позабудет. Всё равно где ни лечь, говоришь, под плитой да под гомоном птичьим. Не пустили б поэта в Париж — он лежал бы на Новодевичьем. (Вероника Долина)
