Зефир в глазах, а ела масло,
и яйца ела, скорлупу,
лишь тем мне поступая назло,
просыпав острую крупу.
Она сказала: "Мне обидно!
Какой же это дикий стыд,
ведь это стало очевидно".
Я зарыдал тогда навзрыд.
Дрожали судорожно плечи,
угас навеки словно взор,
её внимая жаркой речи,
услышал жизни приговор.
"Неважен ты. Ты стался пресен.
Косноязычный ты нарцисс.
Ты никому неинтересен,
как интересен был Денис.
Не зная Библию, ничтоже
зачем ты брался осуждать?
Труды Фонвизина ты всё же
не думал вовсе понимать.
Коль сам ты глуп, умны другие,
и даже более - тебе
скажу слова, услышь, такие,
не трогай Поля Битобе!"
Так я, рыдая, пал пред нею,
отдав ей правды хрупкий меч,
сказав: "Перечить я не смею.
Руби главу! Долой же с плеч!
Живёшь ты в мире из познаний,
ты ценишь каждый в жизни миг,
по воле всё твоих желаний,
но я скажу - что сам постиг.
В песках погрязла наша воля,
путей земных не перечесть,
ты мне сейчас сказала кто я,
отдавши в том лишь только честь".
... Глава ударилась ступеней.
В досадном споре каждый прав,
итогом всех высоких прений
всегда усекновенье глав.
|
Чтоб глаз ей не заслал зефир,
Иначе будешь ты несчастлив,
И не поможет тут Шекспир.)