«Алла Васильевна, скоро зима...
есть ещё дома экстракт из солодки?» –
Алла безмолвствует — сходит с ума,
в телек уткнувшись и слушая сводки.
«Алла Васильевна! Ваша скамья
в парке стоит опустевшей, безликой...»
Бабушке будто бы в тягость семья, –
Алла на пенсию купит гвоздики
и через день их несёт на погост,
быстро находит там свеженький холмик…
Плачет под сенью корявых берёз, –
голосом тоненьким шепчуще молвит:
— Коленька... ту́точки Алла твоя...
Ты вот лежишь, а страна полыхает,
разве не слышишь, как стонет земля,
вновь упиваются кровью вандалы...
Коленька, Коля! Ты тише воды,
хоть прошепчи мне утешное слово, –
столько годков ведь не знали беды!
Снова война проклятущая... снова...
Крест надмогильный погладит рукой,
тихо, надсадно, по-бабьи повоет
и семенит блёклой тенью домой,
в узкую комнатку двушки сыновней.
…Аллочка роется в «яндекс-еде»,
прячет галеты себе под подушку:
— Это для Коли и наших детей, –
правнучке тихо лопочет на ушко.
Бред бедной Аллы для нас как укор,
множится зло, неизбежно сбываясь, –
знавшие голод, разруху, террор
снова на старости ввергнуты в хаос!
Ширится слов никчемушных поток,
ими жонглировать стало забавой, –
кто распинался за «память дедо́в»,
первыми предали честь их и славу.
Как омерзительна гнусная ложь
в перечне их пресловутых успехов!
«Скоро зима... разве к Коле дойдёшь?» –
Алла твердит многократно... как эхо...
|
