Всю ночь – до вызревшей звезды
ворую вишни…
Таскаю ягоды-плоды.
Прости, Всевышний…
Таскаю и при этом ем
плоды горстями.
Мне по душе такой extreme.
Кровь под ногтями.
И на губах кровь, на щеках
и на рубахе.
И даже, может, на висках…
И к чёрту страхи,
что весь в крови потом пойду
я на квартиру
и крикнут на мою беду:
– Убей вампира!
* * *
Как только вызреет звезда
в вечернем небе,
иду с опаскою туда,
где год я не был.
Поспел вишнёвый урожай
у дяди Пети.
Такой жадюга и бугай,
каких на свете,
наверное, в помине нет,
но эти вишни…
Я в пище, в общем-то, аскет
и путь не ближний
к усадьбе дяди-бугая,
но вишни эти…
Не ел вкуснее ягод я –
на всей планете
нет ничего сочнее их…
Вот я у цели!
Не знаю: спит ли этот псих
иль на прицеле
он держит свой вишнёвый сад?
Таится где-то…
Плевать! Мне нет пути назад!
Бронежилета,
увы, на мне, к несчастью, нет.
Но есть везенье!
Наестся ягод ваш поэт
и на варенье
ведро (не меньше!) наберёт.
Но как же вкусно!
Чу! Кто-то там, вдали, орёт
фальцетом гнусным…
Побольше надо вишен съесть –
и будь, что будет!
И поскорей в кусты залезть
с мечтой о чуде.
Ведь лучше не война, а мир…
– Ага! Попался!
Вылазь на божий свет, вампир!
Ждал и дождался,
когда залезешь ты в мой сад.
– Простите, дядя!
Ведь вы же не маркиз де Сад?
Садизма ради
не надругаетесь же вы
над мной, поэтом?
Вы, Петь, как стёклышко трезвы.
Зачем вам это?
Но дядя Петя взвёл курки
своей двустволки.
– А ну, поэт, снимай портки!
Готов к засолке?
Сейчас твои окорока
мы крупной солью!
Нет, не убью, живи пока…
Но будет больно…
|
