Нас утром катер ждал, бухтя нутром,
Задрав свой в шинах нос чумазый.
Матрос-пират из кружки тянет ром,
Так детскому казалось глазу.
Толпа, в резиновых все сапогах,
Как оборванцы по причалу.
Кто в чем одет, корзины в рюкзаках,
Поодаль чайка нам кричала.
На палубу грузились кто куда,
Места получше занимая.
Нам надо всем на берег тот, туда,
Где открывалась кладовая.
Грибы в избытке, и они ничьи,
Ходи, и хоть сшибай их палкой.
Там в камнях бьются семужьи ручьи
И манят северной рыбалкой.
А я, средь всех, в родительском плену,
И наша цель с утра – брусника.
Залив морской развесил пелену,
Другого берега чуть видно.
Гудок прощальный, как бы невзначай.
Матрос поставил кружку рядом.
В ней был, наверно, все же крепкий чай.
Я не сводил с матроса взгляда.
Он делово разматывал канат,
Кому-то помахал рукою,
И, чувствуя мой любопытный взгляд,
Перемигнулся вдруг со мною.
Туман стелился по морской воде,
Напротив берег ближе, ближе.
Как в саван белый был с утра одет,
Монументален и недвижим.
Как в вате заглушался звук и крик.
В тумане сопки, как в исподнем.
Борт отпружинил кранцем. Тихий скрип.
Кто через борт, а кто по сходням.
Швартов от кнехта тянется струной.
Все вдруг в округе зашумели.
Мешки, корзины – все берем с собой.
Я плелся сзади еле-еле.
"Что встал попречь? И варежку прикрой!"
Скрипели под ногами доски.
Брусникою – зернистою икрой –
Нас снова одарили сопки. |
Стелился.
А чего берег противный, на нем же: