Усмешки или злой гримасы вроде,
Бурьяном позаросший вдоль и вширь
(«Н-да, явно здесь экскурсий не проводят…»),
Не кладбище – затерянный пустырь.
Прошит степными знойными ветрами,
Лежит он, бесприютен, нелюдим.
То там, то тут таблички с номерами…
Ну, «здравствуй», 261!
Зачем я здесь? Что привело, что надо
Мне в месте этом проклятом, пустом?
Быть может, ныне – пред вратами Ада –
Настало время рассказать о том,
Что это я, скрываясь и петляя,
Повсюду за тобою шёл, как тать,
Нигде своих следов не оставляя,
Но лишь твои стараясь оставлять.
О если бы настойчивее с ними
Ты вёл себя и был силён в борьбе
За жизнь, за честь, за праведное имя…
За справедливость, наконец! Тебе
Открыл бы я, не мудрствуя лукаво,
Что против – факты и улики все.
И что женульку, Фенечку… красаву
Найдут вот так же… в лесополосе.
Но помогли: вещдок, подшитый к делу,
Свидетели и алиби нули,
Чудак, что вёл защиту неумело.
И следаков набои помогли.
События, следы и лица стёрты –
То было много-много лет назад…
Возврата нет. И безразлично мёртвым.
Лишь не могу забыть твои глаза,
Смотрящие с тоскою там, в финале,
Когда негромким выстрелом в упор,
В тюремном дурно пахнущем подвале,
Исполнил я твой смертный приговор.
|
