Встреча

В школе я была влюбчивой. Не так, чтобы страдать, но как-то особенно умела видеть в людях «что-то такое» — искру, жест, голос, свет в глазах — и сразу же влюблялась. Часто — в нескольких сразу. Молча, конечно. Не потому что стеснялась, а потому что знала: мне ничего не светит. Так уж казалось.

Сидела я в первом ряду. За одной партой с Юркой Сафроновым — нашим двоечником и одновременно знатоком приключенческих книг. Он читал запоем и спорил со мной о «Трёх мушкетёрах» и «Таинственном острове». Позади нас — два Сашки. Тоже двоечники. Один — весельчак с вечно рвущимся шнурком и дырявым портфелем. Другой — Сашка Макаров. Тот, в кого я была влюблена.

Высокий, с чёрными бровями и ярко-синими глазами. Удивительное сочетание. Он молчал почти всегда — и это молчание казалось каким-то значительным, как в фильмах: молчит, потому что знает. Мы, остальные, болтали, списывали, дрались, доказывали, а он просто был. И блистал. Красотой. Без усилий.

Понимаю теперь: меня посадили впереди среди двоечников, чтобы они могли списывать. А я, как будто по сговору, повернута была к ним вполоборота — будто сама к ним принадлежала. Может, и правда — принадлежала, только не по оценкам.

Класс у нас был трудный. Маму мою туда преподавать поставили, когда она устроилась на полставки. Французский язык. Я боялась тогда, что доведут её, как других. Но, к моему удивлению, на её уроках стояла почти тишина. Были в голосах уважение и... даже сочувствие. Как будто они понимали, что мне важна она, и потому старались.

Однажды я забыла тетрадь. Мама отпустила меня домой — мы жили прямо через дорогу. Я сбегала, вернулась, урок закончился. А вечером она устроила мне допрос:

— Ты дружишь с Макаровым?

Я округлила глаза:

— С кем?

— Не делай вид, будто не знаешь. Кто-то сказал ему, когда ты шла по двору: «Вон твоя идёт».

Я тогда только плечами пожала. В голове было недоумение: при чём тут «твоя»? Я ведь с ним и не говорила почти. Только глазела украдкой. Но теперь, вспоминая, думаю: может, всё было заметнее, чем мне казалось.

Прошли годы. И однажды — это уже восьмидесятые, Горбачёв, антиалкогольная кампания, очереди, лимит «одна бутылка в руки» — я увидела его. Сашку Макарова. Того самого.

Он шёл по улице уверенно, почти вприпрыжку. В руке — бутылка водки, которую он держал, как кубок победителя. На лице — ликование. Такой простой мужик, грубый, обветренный, довольный.

Он меня не заметил. А если и заметил, то ему было не до воспоминаний. Бутылка важнее.

Я тогда долго ещё стояла, глядя ему вслед. Без грусти, без боли. Просто как на факт: был мальчик — стал мужчина. Не герой, не негодяй. Просто человек, в котором с годами растворилась синь глаз, молчание и то «что-то такое».

А мне вдруг стало ясно: любила я не его. Я влюблялась в возможность любить. В эту синюю вспышку, которая освещала мне мой собственный путь. И, быть может, до сих пор где-то во мне светится.