Петр Петрович получил уведомление о смерти по почте. В этом было что-то обидное; вот если бы принесли на дом, отдали под расписку, а то ведь – кинули в почтовый ящик, как какие-нибудь счета, а кто знает (мало ли) что там с ним может случиться. «Надо будет пожаловаться» - подумал бы Петр Петрович, кабы так не расстроился. Он даже поплакал; первый раз сразу в туалете, потом с супругой, когда сказал, и третий раз еще в туалете. Сначала не хотелось верить – не я, не сейчас, подбросили и чья-то шутка, перепутали адрес – но уведомление было настоящее, с печатью, с двумя длинными росписями, и имя стояло в графе – Петр Петрович Косой, и дата рождения, и адрес, и все, как в таких случаях надо.
Сразу появилась куча дел. Сначала нужно было сходить в Министерство смертей, получить какие-то распоряжения, потом уладить кое-какие личные проблемы, но сперва – Министерство; за неявку могли и штрафануть.
Министерство смертей располагалось далеко, где-то в центре, и пришлось трястись в маршрутках, и делило здание с Министерством здравоохранения; это видимо кто-то так шутил. Пришлось стоять и очередь; впереди ожидал какой-то старичок со своей бабкой (пришли жаловаться, что не в один день), затем мужик (счастливчик; перепутал с соседним Министерством), а за Петром Петровичем занял хлыщ-наркоман, который удивительно, что еще до этого не помер. Как подошла его очередь, Петр Петрович замялся; что ли не идти. Но слишком он был честный, все просидел в своем инженерном отделе, а цифры не обманешь. Принимала его баба в очках, в которых походила на стрекозу, и такая грустная, что казалось – самой бы уже пора.
- Распишитесь в получении, сходите в министерство здравоохранения, что бы вас там выписали, распишитесь в инструктаже – строчила стрекоза, как автомат, а Петр Петрович только успевал оставлять росписи. Роспись у него была ровненькая, похожая на пружинку, и всегда ему нравилось ее писать, - с условиями согласны? – спросила стрекоза.
-А что если не согласен? – пролепетал Петр Петрович.
-Можете написать жалобу в отдел жалоб, пишите хоть сейчас. – и полезла в свой компьютер.
Петр Петрович жалобы писать не стал, ушел сразу, положил в портфель инструктаж. Дома прочитал;
Инструкция
1. При себе иметь комплект одежды, чистое постельное белье и чистое полотенце, также разрешается наличие религиозных изданий строго в одном экземпляре («строго» выделено курсивом)
2. Посторонние вещи (гигиенические принадлежности, электроаппаратуру (в т.ч. телефоны), книги и журналы и т.д), за исключением предметов религиозного культа (нательный крест, четки, обереги, амулеты и т.д.), не допускаются (последнее выделено курсивом)
3. Какие-либо дискуссии с работниками Министерства Смертей запрещаются (выделено), все претензии отправлять в письменном виде в отдел жалоб не менее чем за 48 часов до совершения процедуры (Петр Петрович долго думал, какой; потом понял).
4. Все вопросы о причине смерти, загробной жизни и проч. не допускаются (выделено)
5. Лучше уходить с чистыми помыслами
6. Росписью в уведомлении Усопший (далее – У.) принимает условия договора и претензий не имеет.
Всего наилучшего!
Петр Петрович повертел инструктаж в руках, но никакого «далее» не нашлось. К инструктажу прилагалась бумажка;
Похоронное бюро «Надежда»
Мы избавим Вас от трудностей и ненужных хлопот! С нами Вы обретете покой с набольшим удовольствием для Вас и Ваших близких!
Ритуальный агент, Похоронный агент, Гробы, Элитные-гробы, Катафалки, Вип-катафалки, Венки из живых цветов, Организация поминальных трапез, Живой оркестр, Вызов плакальщиц и скорбящих (более десяти – скидка 30%!), Уход за могилами, Гибкая система скидок и кредитования!
Мы не оставим Вас без внимания! Только у нас Вы получите персональный подход и внимательное обслуживание! Кампания имеет опыт на рынке более 10 лет и никогда еще не получала жалоб от своих клиентов!
Наш телефон;(такой-то телефон), адрес (такой-то адрес)
(так же организуем проведение свадеб)
Петр Петрович помял бумажку, положил в карман, и опять стало как-то обидно. Дней оставалось ровно три; в первый он решил посидеть с семьей, на второй сходить на работу и там попрощаться, а уж потом… Что будет потом, Петру Петровичу даже и представить себе было страшно. Так и вышло; утром во вторник съездили с супругой в похоронное агентство, заказали гроб (у него тут же все опустилось, как только прилег он в гроб, и чуть прямо там не расплакался), вечером собрались всем семейством, погрустили, и ни разу никто не упомянул о причине, по которой собрались (дочь не приехала из Москвы, только позвонила на минуту; Петр Петрович тут опять всплакнул в туалете), а ночью он совсем не мог уснуть. Жена гладила, успокаивала; не кипятись, мол, Петрович, ты так, а он кивал в ответ и в то же время думал; а как тут не кипятиться? На утро собирали вещи; в пакетик с котятами сложили белье, полотенце, в другой, без котят – костюм. Жена все силилась засунуть туда зубную пасту и мыло, и уж тут Петр Петрович на нее накричал; дура, не в командировку же я собираюсь! Потом помирились и снова поплакали. Вечером среды Петр Петрович отправился на свой завод.
На заводе Петр Петрович был уважаемый человек; зам. главного инженера. Сразу все приуныли, как только он сказал, что… . Он взял с собой водочки, закуски, мужики-токари побросали свои станки и притащили самогонки. Петр Петрович думал, что пробудет там часиков до девяти и уедет домой на вечернем автобусе (там утром уж было пора), в девять решил немного задержаться и взять такси. Больно хорошо сидели; мужики были хорошие, душевные, знали, что сказать, поплакали уже пьяные все вместе, и Петр Петрович хоть и начал понимать, что хватанул лишнего, но все равно пил и пил, и уже вроде полегчало как-то, и вроде плакать совсем не хотелось, а собиралась только в горле обида; да я, рабочий, можно сказать, человек, да что б меня, да мне… . Мужики разъехались на последних автобусах домой, Петра Петровича постелили, как телогрейку, на диванчике в его кабинете, а он только бурчал в ответ что-то нечленораздельное.
Утром болела страшно голова, во рту была целая помойка. Надо было ехать уже, давно пора бы ехать, брать дома вещи и в морг, но Петр Петрович думал; вот посижу в кабинетике у себя немного еще, кофейку попью; вот, новости посмотрю по телевизору, мало ли что. Уже давно работали по цехам станки. К десяти часам утра Петр Петрович протрезвел полностью, в морг ехать было назначено к двенадцати, и тут началась у него паника. То плакал он, то ногти грыз, а в одиннадцать закрыл дверь в кабинете и забрался в шкаф. Думал он; вот просижу тут немного, и забудут обо мне, мало ли дел у них. Сидел тихо-претихо и не дышал, только часики тикали у него на руке, отсчитывая.
Через двадцать минут в дверь кабинета стали стучать, а у Петра Петровича начали дрожать руки. «Товарищ Косой, будьте благоразумны, откройте немедленно дверь» - говорил громко интеллигентный голос, а как бы позади его; «Петрович, вылась из шкафа, перед людьми же стыдно будет!» - голос его жены, и снова Петру Петровичу стало обидно. К половине начали дверь ломать. Видно, позвали мужиков с монтировками и справились быстро, и в кабинете собралась целая толпа. Топали по кабинету Петра Петровича грязными ботинками мужики, работники Министерства, а он там проработал тридцать лет. В шкаф стали стучаться не сразу, будто выжидали, что выйдет сам, а он только сжал кулачки и решил отбиваться.
Через минуту шкаф сломали, начали вытаскивать Петра Петровича, как какого-нибудь котенка. «Пойдите прочь, мерзавцы, убийцы, я еще не жил совсем!» - кричал он, а мужики уже волокли его по коридору. В проходной сдали его в руки министерским, и тогда уж подумал Петр Петрович, что все. У тех руки были железные и стало понятно, что это и не люди вовсе. Рядом суетилась его супруга, совала в руки пакеты с бельем, но там уж было не до этого, и пакеты порвались, долго потом валялся на асфальте добротный костюм. Когда погрузили в машину, от Петра Петровича осталось совсем немножко, но он отбивался все же, старался пнуть министерских по ногам (он где-то слышал, что будет больно по голени). В машине его связали, побили, и только тогда он успокоился, не стал больше пинаться, только тихо плакал в уголке (в рот ему тоже засунули кляп), а как подъехали к моргу, нашло на него какое-то безразличие и стало уже в общем все равно, скорее бы только закончилось. Закончилось все правда быстро, и министерские тихо радовались, что уложились в график, жене сдали вещи в черном пакете, почти в таком же, в котором лежало в холодильнике тело, и Петр Петрович наверное опять бы обиделся на это, но никакого Петра Петровича тогда уже не было.
Как, собственно, и Александра Ивановича.