После третьих петухов

 
Тётя Маша прошлась шваброй по коридору, бережно протёрла пыль на полках и на книгах и вышла, снова скрежетнув ключом, - закрыла книгохранение. Сначала между стеллажами воцарилась тишина, которая бывает только в библиотеках. А потом среди книг послышалось какое-то движение.
  - Ну наконец-то можно и нам пообщаться, - с полки осторожно слез человек с бородой, в холстине и в лаптях.
  - Что-то вас давно видно не было, Лев Николаевич, - произнёс другой мужчина, протирая пенсне.
  - Да вот, Антон Павлович, решил вспомнить свою прозу и зачитался. Оказывается, много написал-то.
  - Не любят вас за это школьники и студенты, - вмешался кудрявый живчик с шикарными бакенбардами.
  - Ах, Александр Сергеевич, кого они сейчас любят-то? – тяжело вздыхая, произнёс бледный, болезненного вида человек.
  - В этом, Фёдор Михайлович, позвольте с вами согласиться. Читать книги многие не любят теперь, - Антон Павлович почесал бородку.
  - Что вы хотите этим сказать? Мы же классики. Во всём мире признанные корифеи русской литературы, - распалялся Лев Николаевич.
  - Классики-то классики. А когда, любезный Лев Николаевич, ваши четыре тома «Войны и мира» с полки последний раз снимали? Не вспомните? Разве только тётя Маша, чтобы пыль протереть, – не унимался Антон Павлович.
  - А я слышал, - горестно добавил Фёдор Михайлович, - скоро книг вообще не будет. Говорила тут одна, будто всё, слово мудрёное какое, ах, да – оцифруют. И загонят нас на блестящие тонкие диски.
  - Точно, господа, - поддакнул Александр Сергеевич. – Они теперь все умные стали. Зачем им ямбы от хорея отличать?
  - Подождите, а школьная программа? – возмутился Лев Николаевич. – Нас, по-моему, ещё никто не отменял. Как же можно изучать произведение, не прочитав текст?
  - А вы разве не слышали? У них теперь есть аудиокниги, фу, еле выговорил, – поперхнулся Фёдор Михайлович.
  - Да, я видел, затычки в уши вставляют и слушают. Разве плохо? Идёшь себе, а в уши текст льётся, – рассмеялся Александр Сергеевич.
  - А вы… Вы всегда были хулиганом, до дуэли дозадирались. Как можно? – возмутился Антон Павлович. – Книга – это же святое. Сколько перьев вы сами сломали, Александр Сергеевич…
  - Бросьте, Антон Павлович! У вас ещё рассказы короткие. Пьесы ваши, кто как хочет, так и ставит. Представьте, Льва Николаевича читать – это сколько же времени надо! А меня и вовсе не каждый понимает, будто я тварь дрожащая? - ещё горше вздохнул Фёдор Михайлович.
  - Грех вам жаловаться, - раздался женский голос откуда-то с полки. – О ваших произведениях спорят, рассуждают. Слышала, по вашему «Идиоту» не один фильм сняли. Надеюсь, уяснили уже, что такое фильм?
  - Здравствуйте, Аврора. Что же не вышли к нам? – приободрился Александр Сергеевич.
  - Я уж как-нибудь отсюда обозначусь. Знаю я вас, Александр Сергеевич, ухаживать начнёте. А не время сейчас. Мы же о литературе побеседовать собрались, о книгах. Обидно, раньше меня до дыр зачитывали.
  - Что, и у вас та же проблема? А я думал, хоть женщины ещё романтикой увлекаются, – снова протёр пенсне Антон Павлович.
  - А вы не видите, уважаемый, рядом полка почти пустая. Там некая Дарья Донцова обитает, вот кого до дыр-то теперь, - Фёдор Михайлович вздохнул так горько, что все надолго замолчали.
  - Мне наших хранительниц жалко, – заговорила Аврора. – Бьются, бедные, за зарплаты невысокие. Слышала, обсуждают, как читателя привлечь, программы всякие составляют, читательские конференции устраивают, обзоры пишут. А им денюжку урезают. Как это они говорят? Финансируют по остаточному принципу, вот. И читателей всё меньше становится.
  - Как бы, Аврора, женщины наши вообще без работы не остались, дескать, профессия вымирающая, - пробасил Лев Николаевич. – Они вон всё про Интернет какой-то говорят, мол, там абсолютно всё есть. И книгу любую найти можно.
  - Да, точно, они с того ящика, что у окна стоит, мои стихи хулиганские читали, я сам слышал, – оживился Александр Сергеевич.
  - И что же теперь будет? Надеюсь, сжигать нас не станут? – заволновался Фёдор Михайлович.
  - Те, кто нас читал, просто не могут такого позволить. Не зря же мы сеяли разумное, доброе, вечное. Кстати, что-то Николай Алексеевич сегодня не пришёл, – Антон Павлович глубоко задумался…
  Ключ в дверном замке снова скрежетнул, и писатели быстро заняли свои места на книжных полках. Между стеллажами воцарилась такая тишина, которая бывает только в библиотеках. А потом дверь открылась, и начался обычный рабочий день.