Первое, что встречает нас на пути – сновидения. На извитой стезе, петляющей белесо в необъятной, глухой и мутной сумеречной тьме, в предутренних крепускулах четвертой, волчьей стражи. От зеркального холода озера – к обманным бело-черным межевым столпам.
Кое-что о себе. Лунная экзальтация в Тельце предопределила фундаментальную, корневую черту – гедонизм. Который вовсе не есть поиск удовольствий, но смертельный страх страдания. Психик. Весомая примесь того, что на языке гностиков зовется – соматик, саркик, человек-мясо. Ничего от пневматика, возможно, крупицы, огненная пыль. Тонусы, гуморы, нисходящая лестница напряженностей различноплотных и зыбких стихий Психеи; черная Суламифь души, в ней – проблематичный рыбий глаз золота.
Porta eburnea, лживые, но самозабвенно, жарко возлюбленные мною врата слоновой кости. Оттуда – роскошной водометной струей изблевываются сновидения, чтобы напитать рыхлую, изнеженную, нечистую коралловую губку моего мозга.
Кощунство, святотатство, богохульство, бласфемия.
шаман. Вот, оказывается, в каждой округе он существует. Он практикует; ведь мы не знаем ничего о действительной жизни. Я посмел, я пришел к нему за ответом на истерзавший меня вопрос – где? Есть ли она, погубленная мной драгоценная другая душа – где-то? Немертвая пупырчатая кожа тамбурина, бешено и сухо выстукивающая, вытрескивающая ломаную линию фабулы; контрабас, невидимый, тягуче окрашивающий ее, эту линию, голую и трещинообразную, сочной надрывной патокой. Наконец, внизу, в коричневом порошкообразном ветре, ядовитой известью прорезается иззубренная и рваная луна. Мохнатые, коленчатые, выгнутые, дегтево-проволочные лапы; гудение, дребезжащее подземное пение-вой. Средостения истончаются и крошатся. Астения ума. Крах.
Босфор, ключевой сосуд кровеносного древа живого организма. Неизбывно сосуществуют два встречнотекущих слоя воды в Босфоре, подобно двум возможным прочтениям Времени.
фотография. На ней – предмет моей горькой зависти, храбрец и галантно-бесстрашный офицер; фотография в виде объемного прозрачносветлого куба. Моя же карточка – плоская, двумерная. Атака. Солдат с обглоданной, почти кубической, хоть и со скругленными углами, белесоватой головой, пожилой, затхлый ландскнехт. Назойливо-ласково говорит мне, чтобы я – поднимал, поднимал с земли – желтые заметки, пергаментно желтые. Записи упомянутого офицера (у которого фотография трехмерна), в заметках этих – бесценные указания, как осуществить Прорыв.
беззвучный голос векового старца; шелестит им некий белоснежный, словно полярный филин, андалусийский герцог. Темные воды голоса пронизаны высветленными тонко-паутинными волокнами, густо пропитаны звездчатыми искорками; они мерцают, гаснут, вспыхивают. Старик невысок, эвклидово-безупречно прям, как и торчащие итифаллическим частоколом в медных шандалах свечи на овальном столе, золотисто оплодотворяющие фиолетовый сумрак. Он одет во все алое. За столом – собрание закутанных теней. Арамисом звался он когда-то. Все друзья давным-давно потонули в ужасном Мальстреме прошлого: Портос, изящный и мужественный длинноволосый король Сатурналий, обрядово сожравший свою плоть; Атос, немотствующий безумец, замуровавший себя заживо в вундеркамере некоего германского князя; д'Артаньян, маниакальный конквистадор, захлебнувшийся вместе с армией на залитой железным зимним солнцем равнине, в час, когда голландцы по его тайному приказу разрушили Плотину. Начинается XVIII век. Орденские ландмарки предписывают неотменимый самороспуск. Все общество безмолвно направляется в другое помещение, пустое, лишь в центре установлена кровать, вроде Прокрустовой. Герцог д'Аламеда медленно и торжественно укладывается на ложе добровольных расчленений, разъятий суставов.
преформизм. «Машина рождений» Ганса Гигера, внеземной хищный глянец; невидимый счетчик Гейгера бессчетных эмбрионов, досылаемых из магазина в ствол весьма софистицированного мужского пистолета; изначально – они суть готовые уже человечки, содержащие каждый, в свой черед, будто Анаксагоровы гомеомерии, неограниченное число эмбрионов, в каждый из которых, вложено, в свою очередь... (когда-то это подавалось как наглядное опровержение теории анималькулизма, вложения зародышей, но где, собственно, тут опровержение?).
семя Великого Разрушителя миров. Оно способно, оно должно играть окрасками, как первозданный павлин. Нигредо смертельной опухоли, черная сперма; альбедо жирного лоска здорового семени; цитринитас сладостно-напряженной мочи; рубедо кровавой мясорубки беспощадного коитуса, красные прожилки.
космогония. Анархическое смешение частиц и сфер. Точечный мир. Затем, из руин древних космосов, из смутных воспоминаний предыдущих мирозданий – складываются Брачные союзы, прорисовываются Лики, чертятся Конфигурации. Сплетаются звенья, пестрые орнаменты драгоценных кандалов. Узлы и пучности.
Теперь о суровых и правдивых, как пробуждение в понедельник, роговых вратах, porta cornea. Свинцовая зубная боль во сне без сновидений. Тебя, твоего самоосознавания – нет. Но она, боль, здесь. Она безусловна и не зависит от наличия наблюдателя, обсерватора, свидетеля.
Безупречное доказательство существования Бога.
