Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся

А ночь была чОрная. Не чернильная, а именно – чОрная, вопреки здравому смыслу и правилам русской орфографии. В городе таких ночей не может быть просто, потому что есть  окна, фонари, фары проезжающих автомашин. А сегодня было именно так: чОрная, бесконечная пустота. И если уронить в эту пустоту камень, то звука удара от его падения на дно никогда не дождёшься. Потому что - дна нет.
Злодеем чувствовал себя Сева. И такой, как ночь за окном, была его душа этой ночью.
Сидел он  на кухне, уставя очи в чёрную пустоту… Или в пустую черноту, всё же? Это как плоскости Мёбиуса: одно переходит в другое, не преодолевая грани, а просто чуть вывернувшись.

… Сначала Таня сама не хотела ребёнка, а Сева особенно и не настаивал. Ну, нет, так нет. Успеется ещё. А потом он так привык к этой лёгкой и свободной жизни, когда будущим для него был только ближайший вечер и проблема, где его провести, что, услышав от неё: «А я беременна»,- Сева даже не сразу понял интонацию. А интонация была именно – опасная. Это когда женщина уже для себя всё решила и просто ставит в известность.
- И как мы с этим будем жить дальше? – спросил Татьяну Сева.
- Ты – не знаю, а я собираюсь рожать,- ответила она.
- Погоди, минуточку… Как это – рожать? А меня ты спросила, хочу ли я этого ребёнка, готов  ли быть отцом?
- Тебе-то чего готовиться? – чуть улыбнулась она.- Родители, и твои и мои, только рады будут. Давно о внуках мечтают. Твоя мама мне уже несколько раз намекала. Прокормить они нас прокормят, тем более, что ни те, ни другие и не требуют, чтобы мы сами зарабатывали. Так в чём же проблема?
- Погоди. Я же даже ещё не разобрался, люблю ли тебя, хочу ли провести остаток дней именно с тобой, - пытался возражать Сева.
Ему всегда казалось, что это Татьяна его выбрала и дорожила им, потерять не хотела. А она вдруг очень просто и даже буднично как-то сказала:
- Ну, думай, думай. Не стану мешать…
Встала, оделась и ушла, предварительно бросив ключи от квартиры на столик в прихожей.
И, если честно, то, знаете, что? Сева даже в первую минуту как-то обрадовался, словно решил проблему. И даже уже начал мысленно перелистывать записную книжку, выбирая, кому бы позвонить, кто в этот довольно ранний час был бы свободен.
А потом ему стало обидно.
Дело в том, что раньше его никогда не бросали. Он всегда уходил первым, как только чувствовал, что очередные отношения начинают тяготить его. Татьяна была, пожалуй, первой женщиной, которая его не раздражала никогда. И он стал уже подумывать о том, что влюблён.
И вдруг – вот так вот всё просто: рррраз – и ушла…
Сева спустился вниз, сел в машину и куда-то покатил, почти не замечая дороги. А сам всё думал: как же быть. И выход был найден. Нельзя сказать, чтобы он  отличался  большой оригинальностью: Сева решил ждать. Не предпринимать ничего, а ждать, когда Татьяна одумается, вернётся к нему и будет просииить, просииить его, чтобы он позволил ей быть с собою рядом.
Сева был из тех, кто, остановившись на чём-то, других вариантов не рассматривал. А потому полегчало сразу. Он тотчас увидел, по каким улицам едет. И направился в «Парусник» - уютное кафе, где всегда был кто-нибудь, кто мог бы скрасить одиночество и безделье. В институте он уже месяца два не появлялся и даже забыл об этом. Неприятный разговор с отцом, конечно же, состоится, но папа прокричится и опять найдёт какой-нибудь выход. Как всегда, впрочем…
И всё стало как обычно: весело, бездумно, хорошо.
В «Паруснике» народу было уже много. Почти всех Сева знал. Был и Дрюня. С этим мутным пареньком Сева предпочитал не иметь ничего общего, потому что знал о его связях с настоящими бандюками. Но травку иногда у него покупал, потому что товар всегда был качественный. Решил подымить и сегодня.
Подсел к Дрюне у барной стойки. И всё – через мгновение проблема перестала существовать. Но уходить сразу было как минимум невежливо и подозрительно. Потому Сева чуть помедлил. Дрюня спросил, как дела, и Сева, сам не зная почему, рассказал ему всё про Татьяну.
Дрюня глупо и шумно заржал и сквозь смех предложил:
- Хо! Ну, дэк это мы порешаем. Мигом!..
- ??? – спросил его молча Сева.
- Ну… Аборт ей можем сделать, прямо на улице. Хоть сегодня же вечером.
- То есть? – опять не понял Сева.
- А чё - то есть? Битой по пузу – и все дела… - и добавил:- За вознаграждение, конечно, незначительное.
И взмыла обида в Севе с новой силой. Сам не ведая, что творит, он жарко зашептал почти в самое ухо Дрюне:
- А давай! Пусть знает, что решения принимает всегда мужчина, а её, овечье дело - блеять в хлеву.
- Тогда – пару тонн, и жди результата,- расплылся Дрюня в шикарной белоснежной улыбке.
Всего-то? Сева расплатился тут же, выскочил из кафе и снова поехал куда-то. Сначала голова была пустая. И только одно слово «стерва» пульсировало в мозгу. Потом отпылало. В сознании стали появляться и другие слова: «подлец», «скотина», «тварь» и «ублюдок»…
Когда вернулся в кафе, Дрюни там уже не было. А телефона никто его не знал. И Сева – заметался. Стал звонить всем подряд, выясняя, как с Дрюней можно связаться. Когда вечером, уже из дому, дозвонился до него, то после небольшой паузы услышал в трубке несколько разочарованный голос:
- Ну, старичок, дела так не делаются… Я уже и заказ сделал, и деньги отдал. «Взад» сыграть не получится… - и положил трубку.
Татьяне он тоже звонить пытался, но механическая женщина отвечала, что «абонент временно недоступен…»… И опять – недоступен. И – снова…

И вот сидел у окна Сева, плакал, курил ту самую травку, что утром купил у Дрюни… и жалел себя, такого благородного: вот мог бы он просто изувечить навсегда неверную женщину, а он ещё и беспокоится о ней, думает, как бы ей помочь…

И вдруг – дверной звонок. Сева прямо ладонью вытер мокрые  лицо и нос и пошёл открывать. На пороге стоял Дрюня с битой в руках:

- Извини, старик, но баба твоя заплатила больше…