Из рассказов мамы, Сафоновой Марии Тихоновны (1903-1994)
Шёл мне уже двенадцатый год*. И всю зиму проработала я на фабрике, но не на той, что раньше, а у Бардюков… Да были такие Бардюки, молодой и старый. Спросють так-то: «Ты у какого работаешь?» «Я у молодого. А ты?»» «Ну, а я у старого». Так вот я работала у старого, и платили у него рабочим хорошо. На бородке по сорок копеек в день, а на ческе по пятьдесят, и за эти деньги тогда можно было аж четыре аршина ситца купить. А трепачи и вовсе по рублю в день зарабатывали, двадцать пять в месяц... корова столько ж стоила. И фабрика у старого Бардюка была большая, так за зиму я должно десять профессий сменила. И бородила, и костру трясла, и в барабане бегала, и вьюху тянула, и лябёдку крутила... А лябёдки эти для прядильшыков были поделаны. Бывало, заправится тот пенькой, спрядёть небольшой кончик и зацепить за ролик. А на эти ролики ремень был накинут, он-то и соединял их с лябёдкой. Прядильшык пятится по просаду и прядёть. И просад этот дли-инный был, на цельный квартал, должно, но открытый. Навес делали только над вьюхой и барабаном, там хорошие, крепкие сараи стояли, с притворами, чтоб пыль вытягивало. И ходили в просадах по четыре прядильшыка, как дойдёть какой до конца просаду, спрядёть нитки, так и поколыхаить ими или крикнить. Тогда съемшык р-раз и сымить их с роликов. Сымить и - в жом. Без жома нитки не сматывали, не-ет, обязательно через него пропускали. А был он сделан из то-олстых канатов и когда нитки через него протягивали, то на них ни костриночки не оставалося. Аж заблестять. Так вот когда съемшык срастить нитки с концом, который на вьюхе, то и крикнить нам:
«Тяни!» Вот тогда мы и давай их наматывать на вьюху… Что за вьюха… Да была она всеодно как большая катушка. И вот крутим мы её, бывало, крутим, а спряденная нитка на нее и наматывается... Конечно, трудно было раскручивать, но зато потом... Как только намотаешь нитки на эту вьюху, сбросють её, стануть другую надевать, а мы сидим и отдыхаем. Но пряжа-то разная была, вот мы и наматывали какую - на вьюху, а какую - на барабан. Сбивался он из досок и величиной был нябось с нашу хату. Влезешь в серёдку, а там - вал железный. Вот и держишься за этот вал, ступаешь по доскам да так и раскручиваешь этот барабан. Раз, другой еле-еле повернешь, а потом ка-ак разгонишь! Лятить, как молонья какая! Если вдруг упадешь, так все кости тебе переломаить. Поэтому так и налаживалися, чтоб не упасть. Да и по двое бегали. Если одна упадёть, то другая и затормозить сразу... Да тормозили просто. Сейчас бяжишь-бяжишь, а потом р-раз, и назад ногами. Только дружно, а то... Ну если я - назад, а она – вперед, что ж получится?.. Ну, конечно, в жару душно в этом барабане было. Пряжа-то как намотается на вицу, так дышать в нем станить нечем! Ну, а когда прохладно, можно было бегать. Другой раз как раскрутишь его, как махнешь, так прядильшык бягить со своими концами что есть мочи! Он же не бросить нитки-то? Вот и нясёцца с ними с того конца просаду. Да в одной руке две, в другой две… И как только могли так бегать?.. И бяжать-то еще что-о!.. можно было, но ведь на бягу ишшо и нитки надо было сбрасывать с крюков, что по просаду были поделаны. Такое не каждый и мог, поэтому и бегали с концами молодые прядильшыки. Нитки-то вчетвером спрядуть, а одному, самому прыткому, и отдадуть. Ну, а если мы вовремя не остановим барабан, то и протянем их через жом, концы и уйдуть. Тогда съемшык как вскочить в барабан, как начнёть нас матом крыть! Ему ж теперича надо их назад отматывать, снова через жом пропускать… Но на барабане нам отдыха больше было, чем на вьюхе. Его ж как махнешь сразу, так потом и отдыхаешь, пока новые нитки ни спрядуть, а вьюху… Ту, бывало, крутишь-крутишь, крутишь-крутишь! Аж сердце чуть не выскочить.
*1914 год.
Фото: Россия. Начало 20 века.