14. Тайна Белого Братства

Мадемуазель де Марбёф и Жанно остановились у самой двери кабинета Анжельбера. Только Жанно протянул руку, чтобы постучать, как из-за двери раздался низкий голос, он прозвучал металлически и отрывисто:

- Если нам понадобится уничтожить всех слуг старого режима, то мы перед этим не остановимся и с честью выполним трудную задачу, возложенную на нас Революцией! Не улыбайся так иронически, можешь поверить мне, Лоран, это не пафос. Мы многого уже добились за короткое время, отряд Белого Лиса отступил на запад к Бретани, шуанская банда д,Эспаньяка просуществует еще совсем недолго, сейчас их добивают наши «адские колонны»... Я в бешенстве оттого, что произошло под Майенном... Своего часа в тюрьме дождались те 800 пленных шуанов, они будут расстреляны, я подпишу приказ, это будет нашим ответом роялистам...

Валери вздрогнула и побледнела. Мысли хаотично метались. В эту минуту она смутно пожалела, что вернулась и решилась довериться Анжельберу, нет, это был не его голос, но ведь он тоже якобинец, и значит, разделяет их идеи и убеждения...

- Придется подождать немного – шепотом обратился к ней Жанно и жестом показал на стул.

Разговор за дверью продолжался:
- Я верю, Норбер, что это не пафос, но звучит красиво, хорошо подойдет для отчета, который придется дать в Клубе и в Конвенте... Тебе можно верить...понесенные потери взбесили отступающих роялистов... Не всех наших раненых они добили, некоторых сталкивали в яму вместе с трупами и присыпали землей...из ямы торчали руки, судорожно вцепившиеся в траву на ее краю...Тяжелое зрелище...

- Кстати, надо срочно назначить нового председателя трибунала. Менесье они убивали особенно жестоко. Нас, представителей революционной власти роялисты ненавидят еще острее, чем рядовых солдат. Он умирал вовсе не от боевого ранения, была, конечно, рана, и то в плечо, не опасно, но тело было буквально искалечено, изрезано, а затем пуля в голову... – вмешался Анжельбер, тон его был зол и мрачен, - осталась молодая вдова и восьмилетний сын.

У Валери внутри всё похолодело и болезненно сжалось. Этот взрыв человеческой жестокости внушал ей непреодолимый внутренний протест. Особое отвращение и возмущение вызывали новые для нее факты, что добрая половина жестокости проявлялась теми людьми, чьи монархические взгляды она разделяла и которых считала «своими».

В то время как жестокость со стороны санкюлотов и репрессивные меры якобинцев особого удивления не вызывали, да все они такие, вандалы, закрывающие церкви и убившие короля... Анжельбер... так кто же ты... порядочный добрый человек, по какой-то ужасной ошибке, оказавшийся среди этих фанатичных революционеров или жестоко ошиблась в своих чувствах она сама и он такой же, как все они?! В чьи руки она отдала себя?!

Между тем у Жанно истощилось терпение, он решительно заглянул в кабинет:
- Граждане, прошу прощения! Гражданин Анжельбер, выйдите на минутку, срочно!

Жером возник на пороге кабинета, но при виде мадемуазель де Марбёф остановился, как вкопанный, зрачки расширились:
- Вы арестованы?!

Валери зябко поежилась под дорожным плащом:
- Нет, я шла сюда сама...Жанно только... помог мне...

- Ты...ко мне... – горло сжалось, Жером взял себя в руки и сменил тон - вы вернулись?! Но почему, что произошло? – и, сунув голову в кабинет, обратился к товарищам, - извините, срочное дело... личное...- и снова к Жанно и Валери, - идемте со мной!

Они прошли в другое крыло здания. Перед дверью в кабинет Анжельбер обернулся к Валери:
- Прошу вас, заходите, здесь нам никто не помешает.

Обстановка весьма удивила девушку, больше напоминала домашнюю, чем рабочую. Письменный стол у окна, на нем какие-то папки, перья и карандаши, подсвечник с огарком. В центре накрытый скатертью стол. Стулья, кресло. Но больше всего удивила аккуратно заправленная кровать в углу. Жером перехватил ее удивленный взгляд.

- Вообще-то я снимаю квартиру в центре города, но очень часто остаюсь здесь, это практично и очень удобно...Я думаю, что вы голодны... – и обращаясь к наблюдавшему за ними Жанно – спустись в буфет, пожалуйста, принеси чего-нибудь поесть и бутылку бордо, потом свободен..., - и снова к девушке – прошу вас, снимайте плащ и располагайтесь удобно...

Внимательно и сочувственно Жером рассматривал Валери. Девушка не просто голодна и устала с дороги, тонкое миловидное личико бледно, под глазами тени, взгляд измученный и затравленный, то метался, то резко останавливался на одной точке, расслабиться она никак не могла, сидеть подчеркнуто прямо, напряженно, руки нервно мяли платок.

- Что с вами произошло? – Жером присел рядом с ней.

Анжельбер выслушал её эмоциональный, сбивчивый рассказ о том, что произошло под Майенном, о том, что ее попутчики оказались шуанами, о том, как один из них прямо у нее на глазах добил раненого якобинца.

- Идет война, гражданка, а на войне убивают... – его ответ неприятно удивил девушку тем, что невольно он почти повторил слова шуана, одного из своих врагов.

- Оно вроде и так...но не каждый день у меня на глазах убивают человека – Валери замолчала и нервным жестом потерла рукой шею, - мне вдруг впервые подумалось, как странно... противоположные идеи и совершенно одинаковая логика и страшная непримиримость...так конца и края этому не будет...

- Так пока что и не видно – мрачно ответил Жером – именно убийство, совершенное на ваших глазах заставило вас вернуться? Ведь вы были уже среди тех, кого считаете своими? Можно я выскажу свое мнение по этому поводу?

Вас больно поразило сделанное открытие, вы свято верили, что аристократы-роялисты лишь страдающая защищающаяся сторона, носители чести, веры и благородства, а вся жестокость исходит исключительно от республиканцев... Ваш идеализм пострадал от соприкосновения с реальностью...

Я, хотя бы, сознаю, что не бывает так, чтобы целая политическая партия или социальный класс состояли сплошь из чистых и благородных либо сплошь из негодяев и мерзавцев... Понимаю, что среди моих товарищей по партии есть люди, недостойные называться товарищами и которых нужно выявлять и жёстко наказывать... Но эти неприятные моменты никак не перечеркивают для меня того, что историческая правота всё равно на стороне Революции, на стороне простого народа, на стороне якобинцев...

Аристократы веками обращались с народом, как завоеватели с покоренным племенем, мы не были братьями. Сейчас они эмигрируют и вместе с австрийскими и прусскими интервентами воюют на наших границах, ненавистные французам больше, чем сами иностранцы. Чего хотят они сами? Согласия и христианского примирения? Черта дикого! Белый террор стоит на повестке дня в случае реставрации монархии, что видно хотя бы из перехваченного письма графа де Фланшландэн! – возбужденный Жером облизнул пересохшие губы и заставил себя замолчать.

- Я была болезненно потрясена и не могла видеть этих людей, с виду образованных и воспитанных, которые оказывали мне внимание и даже старались отвлечь, будто то, что произошло, всего лишь досадная неприятность, режущая женский глаз, не больше... Но...

Историческая правота на стороне убийц короля и тысячелетней монархии?! Побойтесь Бога... впрочем, республиканцы не верят в Бога... –невеселая усмешка показалась на бледных губах девушки. Она медленно поднялась со стула и пошла к окну.

- Зря вы так, не все... атеизм это по части наших радикалов, вроде Эбера или Шометта...

Уже через минуту она вдруг пошатнулась, почувствовав сильную слабость, в глазах стремительно темнело, во всем теле разлилась отвратительная слабость. Жером едва успел подхватить ее и предотвратить неминуемое падение.

Валери пришла в себя и почувствовала, что сидит у Анжельбера на коленях, прижавшись головой к его плечу. Осторожно и нежно он гладил ее по волосам и по щеке. Это еще что?!

- Немедленно отпустите меня... гражданин... не прикасайтесь! – еще слабым голосом произнесла девушка и рукой уперлась республиканцу в грудь – как вам только пришло в голову...

В зеленоватых глазах Жерома засверкали иронические искорки:
- Вам было предпочтительнее рухнуть всем весом об пол? Учту, больше не трону... и еще подальше отойду!

- Что значит учту? Значит ты... вы... и дальше намерены доводить меня до такого состояния?! – Валери сознавала, что не вполне справедлива к Анжельберу, ее разозлила противоречивость собственных чувств, которые она испытала сидя у него на коленях, близость сильного и гибкого тела, его прикосновения были ей очень даже приятны и желанны и никак не отвратительны. Что же это, мысленно стыдила себя девушка, расчувствовалась и к кому?!

В Петербурге отказала молодому герцогу де Шольм, достойному человеку, дворянину и роялисту, а сейчас едва не растеклась, как мороженое в июльский день... и к кому?! К одному из этих революционных вандалов, к якобинцу-робеспьеристу!

- Так и в том, что вам стало плохо виноват я? Ну да, мы такие, мы чудовища...- насмешливо улыбаясь, Жером поднялся, - если захотите поесть, ужин на столе. Постель в вашем распоряжении. А я ухожу. Извините, но дверь я буду вынужден запереть, уйти в никуда вам больше я не позволю. Завтра утром я вернусь. Доброй ночи, мученица легитимистка...