Тоска. Притча
Моё окно упирается в глухую стену из красного кирпича. Вечером её освещают лучи солнца и тогда меня накрывает плотная и тяжёлая тоска.
Сегодня я вышел из дома на улицу. У дома стояла женщина и малорослый сын гладил её по лицу, с трудом дотягиваясь до него кончиками пальцев. Он был идиот, и я его знал. Женщина взглянула на меня, но я отвернулся и прошёл мимо.
Потом я сел передохнуть на скамью. Мимо меня шли всё люди, и никто на меня не смотрел. А я сидел и плакал от жалости к ним. Когда прошёл последний человек, солнце зашло, небо скрыла чёрная туча без звезд и стал накрапывать дождь. И я чувствовал себя на дне океана, распластанный всей его глухотой и немотой. Какой-то человек во всём чёрном вдруг возник передо мной из мрака, и я увидел его тяжёлые глаза. Я хотел ему что-то сказать, но проснулся.
Солнце ещё не зашло, и мне захотелось домой. По улице бежали мальчишки и кричали не разберёшь что. Я пошёл вслед и не помню, как очутился дома.
Я лёг на кровать, но заснуть почему-то не мог. Когда понял почему, я взглянул в окно.
И увидел опять те же глаза человека в чёрном. Взгляд его ничего не значил, потому что лица не было видно, У меня всё внутри высохло, и я слышал, как хрустят и ломаются сосудики при движении. Когда всё внутри меня превратилось в мелкое крошево, я успокоился. Что-то снилось мне, но я никак не мог разглядеть сквозь мглу сознания что. Я только знал, что снится это мне уже давно.
Но сегодня туман стал таять. Какой-то мальчик стоял передо мной и играл ножом, Я прошёл было мимо, но он остановил меня:
– Травка зелёная, небо голубое, стены белые, – шептал он, тыча во всё ножом, – почему только ты, монах, чёрный?
Лицо его исказилось гримасой злобы, и я понял, что у него падучая и припадок уже начался. Он падал навзничь, прижимая нож.
Он лежал, и судороги разворачивали нож остриём к горлу. Я заворожённо смотрел, как лезвие входит в напряжённое горло...
Где-то вверху набатно гремел колокол, а я лежал между двумя стенами не двигаясь. Я глядел в провал окна, в котором маячил монах, и взглядом его и давешняя женщина глядела на меня, и люди смотрели на меня, прячась за её сына, и я в упор взгляду думал, немея от правды и веры в чудо. Взгляд монаха теплел и светлел, и он плакал прощённый всеми, и глаза его, и слёзы, и на мгновение явленный лик его уже исчезал в утреннем свете, когда я, чувствуя, как уходит тоска, возвестил всем про себя:
– Это Я убил царевича Димитрия!
