- Так вы, ребята, рисовальщики? - окинув взглядом сваленные в углу комнаты рюкзаки и мольберты, хозяйка спросила двух юношей, которые сидели напротив неё за столом и пили чай с брусничным вареньем. Около часа назад они попросились к женщине на ночлег.
- Мы студенты художественного училища. Идём к тигровому мысу делать наброски…
- Взаправду?.. – та оживилась. – Да-а, место красивое… А слышали вы историю об известном художнике, который тоже бывал у тигрового мыса?
- Нет, - покачал головой старший из ребят. – Расскажите, тётя Даша.
Женщина отхлебнула из чашки и, немного помедлив, как бы собираясь с мыслями, начала своё повествование…
Давно это было, ещё в прошлом веке. Мне моя бабка сказывала: жила в нашем посёлке (он тогда маленьким был) одна деваха, которую односельчане промеж себя называли “Варька-чума”. Да и впрямь: сутулая, на коротких ножках, одна меньше другой – потому ходила вперевалку. Шея немного скособочена, один глаз как бы в сторону смотрит. А уж улыбаться или реветь начнёт – нижняя челюсть так отвиснет, что смотреть без смеха и ужаса нельзя. Стеснялась Варька своего убожества; потому, видать, и чуралась людей. В лавку за товаром, аль ещё куда выйдет - прохожих стороной обходит, в землю смотрит… Да-а… Зато сдружилась она с сельским зверьём. Люди порой диву давались, когда на их глазах местные кошки и злые по натуре псы, завидев “чуму”, подбегали к ней и давай хвостиками вилять. А та ни одного из них вниманьем не обойдёт: кого за ушком почешет, кого по спинке погладит… Хворый ли кто – приведёт к себе, молочком тёплым напоит; хромому лапку полечит и тряпочкой перевяжет… Побежит кошка или собачонка довольная, а Варька смотрит ей вослед и кривит рот - улыбается…
А ещё Варька лес любила. Порой с утра до вечера там пропадала. Видели сельчане, как она ромашки да лютики целует, берёзку обнимает; а уж лесных птах вокруг “чумы”, бывало, целые тучи вьются. Она им пшена набросает и любуется, как они его клюют и щебечут. Хорошо ей с ними было. Оно и понятно: зверьё не видит уродства…
И вот однажды – а было это в начале лета – шла она по лесу мимо Шалуньи-реки: так её за бурное течение да каменные пороги прозвали. Глядь: молодой парень в порванной грязной рубахе на краю обрыва стоит, за ветку сосны держится. И вроде бы собирается вперёд шагнуть… Кинулась она к нему:
- Совсем спятил?! – кричит.
Схватила его за рубаху и от обрыва оттащила… Отдышалась, к парню пригляделась; а тот рукой водит - будто ищет, за что ухватиться.
- Так ты… слепой? – опешила Варька.
А незнакомец уткнулся лицом в землю и заплакал, как ребёнок…
Кое-как привела его Варька к себе домой. Сбегала за своим дядькой, Михеем, - единственным её родственником, оставшимся после смерти её родителей (они на телеге вдвоём под лёд провалились). Тот хотел было отвезти парня в город и сдать его там в участок; да Варька настояла, чтоб слепой остался у неё: мол, не в себе он, да и слабый совсем, помрёт по дороге. Делать нечего: затопил Михей баньку и отмыл парня, как следует. Одели его в чистое бельё, спать уложили. Да вот беда: захворал тот. Всю ночь в бреду пролежал, пот с него градом катился. А наутро ни ест, ни пьёт, еле губами шевелит…
Взяла тогда Варька из своих мешочков по щепотке трав, которые в лесу собирала, приготовила из них отвар да стала поить им больного. А на ночь ему горячего молока с мёдом давала… И за неделю ушла хворь из парня…
Узнали они, что звали его Никола. Деревня его была в семидесяти верстах отсюда; был он таким же сиротой, как и Варька. С детства любил рисовать (отсюда прозвище – “малявщик”), целыми днями бродил по окрестным лесам и лугам в поисках подходящего “пейзажа”. Прослышал он о красотах тигрового мыса и решил во что бы то ни стало до него добраться. Наконец, нашёл его. Но случилось несчастье: ослепила его молния. Стал он звать на помощь. Да разве встретишь кого в глухом лесу!.. Побросал он кисти и краски и поплёлся в ту сторону, откуда пришёл. Голодный, озябший, промокший до нитки под дождём, бродил он так пять или шесть дней...
- Что теперь делать, не знаю, - закончил он свой рассказ. – Кому я такой нужен?..
- Живи у меня, - встрепенулась Варька, - места хватит…
- Спаси тебя Господи, добрая душа, - тот едва сдержал слёзы…
… Стали они жить вдвоём.
Постепенно Николай освоился в хате; стал быстро находить кровать, стол, печку. Затем научился не только ориентироваться во дворе, но и понемногу работать: колоть дрова, доставать воду из колодца. Иногда помогал Варьке копать грядки - по верёвочке, натянутой между колышками. Даже хотел корову Милку подоить, да Варька его остановила: мол, ещё боднёт.
А уж сама деваха прямо расцвела: целыми днями то в избе убирается, то у печи вертится. Связала Николаю носки и варежки “на зиму”. Примерил тот и говорит: “В самый раз. Да какие тёплые! Спасибо.” А у той от радости аж щёчки горят! Ещё дядька Михей сказывал: подаст она Николаю обедать, сядет поодаль и любуется, как он ест…
Кот по прозвищу Тимофеич сначала шипел, завидев Николу. Но Варька с ним поговорила, и вскоре зверь уже тёрся о его ноги. “Подлизываешься”? – проговорил как-то Николай и бросил ему увесистый кусок рыбы. Кот громко зачавкал.
- Какого он цвета? – спросил Никола Варвару.
- Чёрного, - ответила та. – Без единого пятнышка…
- Ясно, трубочист.
И они засмеялись.
А однажды на дверцу форточки села маленькая птичка. Да так голосисто защебетала, что Николай вздрогнул:
- Что такое?
- Ой, какая кроха! - взвизгнула Варька. - Проголодалась, поди-ка. Сейчас тебе хлеба разомну… Держи…
Наевшись, та вспорхнула и полетела в сторону берёзовой рощи…
А ещё Варька приносила из леса цветы и рассказывала Николаю про каждый из них – какой он расцветки, какие у него на лепестках узоры. Давала ему их понюхать, сообщала их название; а после экзаменовала: мол, определи по запаху, что за цветок.
- М-м, - восторгался Никола, - они, наверное, удивительно прекрасны, если издают такой сладкий аромат…
Так они прожили месяца три, до самой осени.
И вот однажды у их односельчанки, тётки Катерины, остановился по пути домой – отдохнуть и попариться в “русской баньке” - молодой иноземный лекарь, которого привозил один богатый купец для своей больной супруги. Разговорились они с хозяйкой. Узнал этот лекарь про слепого художника и говорит: есть у них в Германии доктор, его друг, который излечивает очень тяжёлые формы глазных болезней; многим, даже совсем слепым, вернул он зрение. Разумеется, операции стоят дорого. Но если, мол, ваш больной пожелает, то через пару деньков, когда он, лекарь, продолжит путь, то может взять слепого с собой…
Катерина пришла к Варьке (она покупала у неё молоко) и всё ей при Николае рассказала. Едва услышал он это, вскочил и от волнения выбежал из хаты на улицу… А когда воротился, сразу рухнул на кровать и уткнулся лицом в подушку…
Весь следующий день Николай ходил как в воду опущенный, почти не проронив ни слова. А Варька смотрела на него и с каждым часом бледнела…
Вечером, когда Николай сидел у печки, Варвара подошла к нему и положила руку на его плечо. Тот вскочил и заходил по комнате взад-вперёд:
- Не могу я, - говорит, - только и делать, что в земле копаться да брюхо себе набивать. Человек создан по образу и подобию Божию, так Библия говорит. А Бог - прежде всего Творец… Знаешь, мне часто грезятся мои недоконченные картины; я ясно вижу, куда какие краски нанести, какой образ и силуэт вставить. И всё остаётся только в моём воображении. А так хочется воплотить свои мечты в реальность!
Помнишь день, когда ты меня спасла? Я ведь слышал, как журчит внизу вода; представлял, как стремительно она несётся по склону. И хотел кинуться в неё, чтобы разом всё оборвать! А к чему мне такая жизнь?! Я чувствую, что был рождён для чего-то высокого, что способен постичь красоту и гармонию мира и удивить этим людей!
За несколько дней до того я увидел поистине божественное зрелище – там, на тигровом мысу. Огромная высокая скала вонзилась в клубящиеся иссиня-чёрные тучи, из которых время от времени вырывались серебристые языки молний. На её склоне бушевали от ветра вековые сосны и ели. А внизу простиралась необъятная зелёная равнина с голубой лентой реки!.. Я быстро начал переносить увиденное на холст. И вдруг – сильнейшая вспышка, резкая боль в глазах. Я вскрикнул, заслонил их руками… А когда открыл их, передо мной был мрак. Мир для меня перестал существовать… С тех пор я стал двуногим скотом, жующим свою жвачку…
И он горько заплакал…
Наутро Варвара была бледная, как мел. Видимо, не спала всю ночь.
Николай и вовсе был сам не свой. К завтраку, который положила перед ним Варвара, даже не притронулся. Сидел, опустив голову… И вдруг вскинул её и говорит:
- Варя. Будь что будет, а я поеду. Может, уговорю доктора сделать мне операцию в долг, после отработаю… Даст Бог, прозрею и буду рисовать. Нет – не обижусь, значит – судьба моя такая. Но попытку сделаю, иначе до конца своих дней не прощу себе малодушия. Ну, а сгину в дороге – это даже лучше, чем так жить, только небо коптить…
Варвара смотрела в окно и кусала губы… Затем вышла из комнаты… А через некоторое время вернулась, подошла к Николаю, взяла его за руку и положила на его ладонь ожерелье.
- Что это? – спросил он.
- Мамино. Из драгоценных камней, очень дорогое.
- Зачем? Не надо…
- Молчи… Я уговорю дядю Михея поехать с тобой, одному тебе нельзя…
- А как же ты?.. На что жить будешь?
- А у меня Милка есть, - она попыталась улыбнуться…
- Варя! Варенька! – Он вскочил и схватил её за плечи. – Даю тебе честное слово, перед Богом клянусь: всё отдам до копейки! Даже если останусь слепым, вернусь и отработаю! Веришь?!.
- Ты вот что… - она отстранила его руки. – Если будешь снова видеть, не возвращайся ко мне, ладно? – По её щекам потекли слёзы, которые Николай, естественно, не видел.
- Как?.. Почему, Варя?.. Или я тебя чем обидел?.. А может, просто надоел?..
- Нет-нет… - Она опустила голову. – Мне даже… хорошо с тобой было… Только… Знаешь, я ведь уродина…
Усмехнулся Никола.
- Да слышал я эти разговоры!.. У тебя душа красивая. А такой человек не может не быть прекрасен. Это законом гармонии называется… Долго объяснять. Главное, не слушай больше никого.
Он обнял её и прижал к себе. Варвара прильнула к нему с такой доверчивостью, как родная дочка припадает к своему отцу. И разрыдалась.
- Это что такое? Ну-ка, прекрати… - Николай наклонился и поцеловал её в щёку. – Вот увидишь, всё у нас будет хорошо. Мы ещё заживём все вместе: ты, я, дядя Михей и наш Тимофеич. Откормим его сметаной, как борова, - усмехнулся, - а он будет лежать на подоконнике, греться на солнышке и сладко мурлыкать. Да?
Варвара только рассмеялась в ответ…
Как ни ругался с ней дядька Михей – мол, совсем ты сдурела, последнее отдаёшь, пойдёшь по миру, - но Варя была непреклонна: мамино это богатство, мне и решать, что с ним делать. Да и ты, говорит, дядя Михей, в накладе не останешься: сколько тебе будет нужно за твои труды, столько себе и возьмёшь. А Николу блюди, как родного сына…
Глянул снова Михей на ожерелье, почесал в затылке и… махнул рукой: будь что будет…
На следующий
