Сергушу мама всегда любила. Любила и берегла. От всего берегла: от детских болезней, от плохих товарищей, от жизненных невзгод . Иначе как же? Она же – мать. И мать – настоящая.
Она ведь и с Николаем, отцом Сергушиным, из-за сына жить не стала. Протерпела его в их с Сергушей семье два года и – выгнала. Потому что отец, приходя с работы, выхватывал мальчика из колыбели и начинал подбрасывать вверх, приговаривая:
- Сы-ы-ын, мужи-и-ик у меня растёт!..
А потом, за ужином, рассказывал жене, как, когда Сергей подрастёт, они с ним на рыбалку вместе ходить будут и там уху варить и ночевать в палатке. А в рабочие дни, вечером, – в гараж, чтобы старенький Николаев «Урал» ремонтировать.
Во время этих бесед с мужем о будущем их сына Оля холодела от ужаса, потому что хоть и работала бухгалтером на местном мясокомбинате, но всю жизнь мечтала посвятить себя искусству. Оттого и в вокальную студию записалась. Это чтобы стоять у рояля, сложив ладошки крестом, в длинном платье и петь оперным голосом.
Но голоса Бог не дал, зато – громко получалось. И через полгода занятий педагог порекомендовала Оле перейти в группу народного пения, где та, привязав косу под бусами расшитым кокошником и помахивая вышитым платочком, пела под гармошку в дуэте с такой же, как сама, «не состоявшейся оперной дивой».
Ну, сами посудите, какие после этого могут быть рыбалки и мотоциклы у её сына?..
Вот по этой причине и перебралась она сначала спать в комнату к сыну, а через полгода такой «семейной жизни» сказала Николаю, что для всех будет лучше, если он уйдёт…
Муж глянул на неё исподлобья, бросил в тарелку с недоеденным картофельным пюре вилку с останками сосиски на ней и ушёл в комнату. Там повозился минут десять – и дверь в прихожей хлопнула.
Через две недели от него пришёл почтовый перевод с приписочкой на бланке: «Для сына». Оля деньги получила и тут же их отправила по обратному адресу. И тоже приписочку сделала: «Нам ничего не нужно».
Всё. Больше они не виделись.
И как же рада этому Оля была! Потому что теперь Сергуша целиком и полностью принадлежал ей – был только её сыном.
Она отрастила мальчику длинные волосы, которые стригла «под каре», одевала в светлые рубашечки и тёмные шорты, из-под которых торчали колготки нейтрального цвета, а на шею повязывала большой бант в крупный горох.
И даже когда сын пошёл в школу, Ольга Степановна добилась, чтобы и при наличии школьной формы бант у него был. Размеры и цвет горошин со временем менялись, но: бант был всегда.
И сыном своим, Сергушей, она гордилась – всегда. Надо признаться, что небезосновательно.
Он легко и блестяще учился, был изящно красив (Ольга Степановна ревниво понимала, что это – в отца, чернобрового и синеокого красавца) и обладал прекрасным высоким тенором, который обнаружился достаточно рано. А потому Сергуша и оказался в хоровой студии городского дворца пионеров, где вскоре стал запевалой и исполнял «Крылатые качели» не хуже того мальчика, что пел эту песню по радио.
Уже в старших классах школы Сергуша увлёкся художественной лепкой, а потому мать тут же перевела его в платную студию, которой руководил профессиональный скульптор. Маэстро был столь востребован, что богатые люди их города только у него заказывали памятники для своих усопших, которых тот ваял иногда даже в полный рост, если это позволял бюджет заказчика.
Однако после окончания школы со скульптурой пришлось проститься, потому что нужно было выбирать специальность, которая могла бы прокормить в жизни. И, несмотря на сопротивление со стороны сына, Ольга Степановна определила его в институт мясомолочной промышленности на факультет экономики промышленного производства.
И здесь мать не была разочарована своим сыном: Сергуша учился замечательно.
Несколько позже, уже на старших курсах, Ольга Степановна обратила внимание на тот факт, что друзья, немногочисленные, правда, у Сергуши всё же были, а вот девушкой он так и не обзавёлся. Но, признаться, это даже радовало её, потому как понимала прекрасно, что однажды наступит время, когда она должна будет делить сына с какой-то другой женщиной, которая станет его женой.
А время это всё не наступало и не наступало. И состояние радости и счастья от того, что есть у неё необыкновенный совершенно сын, куда-то постепенно улетучивалось…
… Умерла Ольга Степановна от сердечного приступа, который случился после разговора с сыном.
Примерно за полгода до этого в жизни сына произошли какие-то кардинальные перемены. Это она почувствовала почти сразу. Он стал каждый вечер отлучаться из дому. Перед уходом тщательно одевался и пристально изучал себя в зеркале. Уже пару раз даже не возвращался ночевать, после чего Ольга Степановна устраивала ему сцены, очень похожие на драму ревнивой стареющей женщины.
Как-то вечером, когда, вернувшись откуда-то, сын уже лежал в постели, она вошла в его комнату и робко присела на краешек кровати. Робко потому, что в последнее время стал Сергуша как-то уж очень раздражителен и замкнут.
- Скажи, сынок, Сергуша, а девушка есть у тебя? Почему ты меня с нею не познакомишь?
Сын долго молчал. Потом, наконец, ответил:
- Я бы не хотел говорить об этом, мама…
Ольга Степановна, как обычно, решила настоять на своём:
- И всё же, Сергуша, ответь мне: когда ты познакомишь меня со своею девушкой?
И опять угрожающе долго молчал сын. Потом, словно бы решившись, заговорил каким-то почти с надломом голосом:
- Боюсь, мама, что это знакомство тебя огорчит. И – очень… Неужели ты ничего не поняла до сих пор?..
- А что я должна была понять?..
И опять молчит он долго, а потом почти выкрикивает в ответ:
- Да то, что моя девушка – это парень, мама!.. Вадим его зовут!!.
