Минотавр

Минос вышел в коридор, и, обессиленный, освобождённый от необходимости быть великим царём и держать лицо вопреки всему, сполз по стене.
Стражи здесь не было. За дверью проклятых покоев глухо кричала его жена – она уже разродилась, и сейчас просто истерила, осознавая, что явила на свет. Как будто бы ей одной было тяжело! Как будто бы это ей одной позор и кара!
А ведь начиналось всё мирно – и первый ребёнок, девочка, тотчас наречённая Миносом Ариадной, была совершенно обычной!
А потом? Потом всё рухнуло.
Минос сам едва чувств не лишился, увидев это… чудовище? Назвать явленное чудовищем – польстить! Людской облик до головы, только кожа серая, а вместо головы чудовищная голова    быка!
Минос очень хотел бы потерять сознание. Он знал, что его супруга – дочь бога Гелиоса, ему неверна. Он и сам не был ей верен. Но одно дело выбирать красивую девицу из числа прислужниц, а другое дело явить на свет…такое.
Осознав происходящее, его жена, правда, попыталась как-то отбиться, что-то говорила ему про Посейдона, глупая! Миносу уже не было дела до того что произошло и с кем. Ему надо было скрыть эту погань, их уже общий позор, ведь иначе – конец светлым дням. Это ей, дочери богов, открыт божественный замысел. Ему, Миносу, до него далеко. Он отрёкся от божественного собственного рождения и ушёл в дела земные.
«Объявить его мёртвым…» – пришла спасительная мысль, и Минос заставил себя подняться. Скорби или не скорби, а делать что-то надо. Иначе будет паника, сумятица и совершенно ненужные слухи.
–Уберите его! Унесите! Утопите! – верещала за дверью его царица, рыдала и кляла своего отца, Посейдона и Зевса.
Те были глухи. Слышать её крики оставался Минос.
«А может…убить?» – ещё одна спасительная, почти паническая мысль. В конце концов, у него уже есть дети! И сыновья, и дочери – выбирай. или лучше сказать, что ребёнок был один – Ариадна?
–Уберите! – рыдания царицы стали невыносимы.
«Убить успеется», – Минос понял, что бессилен. Это был даже не его ребёнок, но это был всего лишь ребёнок, и Минос, хоть и был жесток, хоть и был царём и даже имел божественное происхождение, а всё же был человечен.
Минос вошёл в покои жены. Та, в окружении перепуганных прислужниц и повитух  картинно рыдала, периодически переходя на брань в их сторону. Себя она – дочь бога солнца – винить даже не думала. Она винила всех.
Минос не взглянул на её истерзанную ярость, в которой смешалось всё, что было ему отвратительно: страх, истерия, извращённое  довольство от памяти с кем она  легла…
Минос оглядел перепуганных женщин, нашёл взглядом старую повитуху, показал ей два пальца, спрашивая, таким образом, где есть второй ребёнок? Колыбель с Ариадной он видел.
Повитуха едва заметно указала на дверцу позади себя. Одними глазами, тонко угадывая своей житейской мудростью, что более явного жеста не стоит делать.
Минос прошёл к указанной двери, его жена, наконец, заметила присутствие супруга и всхлипнула:
–Я не виновата! Слышишь? Я не…
–Молчи, – равнодушно бросил Минос, – сейчас не тот разговор.
Он вошёл, пригнувшись, в низенькую комнатку. Обычно здесь ждали прислужницы или кормилицы, а сейчас здесь укрыли не его сына.
А ещё…
–Ты кто? – Минос не ожидал встретить рядом с чудовищем, мирно спавшим в колыбельке так, словно оно было обычным ребёнком, хоть одну живую душу. В его миропредставлении от чудовища должны были отвернуться все, испугавшись и презрев его вид.
А тут – совсем ещё девчонка, глазища большие, но боится не чудовища, а царя. Сама прямая, тонкая, коса чёрная, толстая её лицо ещё больше бледнит.
–Я…Ксатка, – пискнула девушка, не смея даже взглянуть на царя.
Минос прикрыл глаза, набираясь терпения. Обычно когда он задавал такой вопрос, он хотел получить всю возможную информацию: род службы, происхождение, возраст. Слуги и приближённые это знали, а эта была какой-то дурочкой.
–Кто ты есть? – уточнил Минос, овладев собой. Этот день уже принёс ему много печали, не надо обижать блаженную.
–Повитухина дочка  я… сама хотела быть, мой царь, а царица велела скрыться. Я и сюда. – Ксатка говорила обрывочно, очень боялась, и вдруг она, заметив, что Минос её едва ли слушает, проследила за его взглядом – царь, конечно, смотрел в колыбель к чудовищу.
–Царь! – Ксатка в отчаянном исступлении бросилась на каменный пол перед царём, схватилась за его колени, –  царь, не убивай его. Не убивай! Дитя он!
Минос даже испугался такого напора. Затем устыдился: неужели взгляд его был страшен?
–Не убью, встань, дура! – велел он и Ксатка, всё ещё дрожа от страха за его решение, посмела поднять на него заплаканные глаза. Её взгляд – такой чистый, со следами настоящих (не то что у его супруги) слёз, её искреннее отчаяние, дрожащие губы – всё это заставило дрогнуть сердце Миноса.
Он оглядел Ксатку уже иначе, заметил трудовые (в таком-то юном возрасте) руки, аккуратную ленту в волосах, бедное, но подшитое и чистое платье…
В его голове зрела авантюра. Полагаться умом на какую-то девицу было глупо, но Минос был уверен – в случае чего, прибьёт проклятое чудовище и дурочку. А действовать было нужно.
–Слушай, девушка, – Минос начал издалека, – неужели ты его не боишься?
–Как его можно  бояться, мой царь? – изумилась Ксатка и склонилась над колыбелью, – взгляните, мой господин, какие у него чудные пальчики. А видели бы вы его  глаза…но сейчас он спит.
Минос ничего чудесного не видел. Пальчики показались ему уродливо кривыми. Но он промолчал об этом, сказал лишь:
–Ксатка, а как же голова быка?
–На то воля небесная, – девчонка даже не смутилась. Зато смутился царь.
Смутился и решился.
***
Царица ждала у дверей, сгорая от любопытства и страха. Она была уверена в том, что Минос прибьёт чудовище, но как не слушала, прислонившись к дверям, как не ждала – никакого звука!
Наконец, он появился. Смущённый, но решительный.
–Он мёртв? – спросила царица высоким от волнения голосом. Она знала, что Минос понял про её неверность. Но дело было даже не в том, что они оба были неверны друг  другу, а в том, что она так попалась.
Так глупо!
–Думаешь, я убью твоего сына? – едко поинтересовался Минос. – Он будет жить. Вдали от людских глаз. Но будет.
Царица попыталась возмутиться, но Минос покачал головой, предупредил:
–Вот даже не пытайся, иначе, клянусь Зевсом, утоплю тебя, и плевать мне на твоего бога солнца.
Царица кивнула – что ж, хорошо, она готова молчать. Главное, чтоб её не вмешивали.
–Займись Ариадной, – посоветовал Минос, направляясь к дверям. Его ещё жгло от ярости и обиды, от страха перед чудовищем, которое он увидел, и от стыда перед девчонкой, которую он назначил в няньки (или в корм, чтоб не убивать этого монстра просто так) этому…
Минотавру – так его назвал Минос. Заклеймил своим именем, признавая: мой сын, моё чудовище. И даже скрытое, и даже явленное от греха моей супруги – всё равно моё.
–Ты же понимаешь, что я не виновата? –спросила царица, желая убедиться в расположении своего супруга.
Минос обернулся к ней:
–Конечно, это всё звёзды так сошлись.
Стерпеть ядовитой насмешки царица не смогла. Уязвлённая гордость швырнула её к царю, заставила схватить его руки, чтобы сию же минуту вернуть власть над ним и вытребовать прежнего отношения.
–Уйди! – Минос оттолкнул ее,  и она упала, зашлась в очередном картинном рыдании.
***
Кносский подземный лабиринт умеет хранить тайны. В нём почти тысяча закутков и комнатёнок, пять сотен хитро  переплетённых галерей и переходов, сто шестьдесят три тупика, семнадцать коварных обрывов в пропасть, восемьдесят три хода имеют в своих стенах ядовитый подземный газ, в четырёх галереях камни остры и пропитаны ядом…
И всё это великолепие, весь этот страшный мир для двоих –для Минотавра и Ксатки. Всё это возвёл, пряча позор и кару,  Минос. Он нанял лучшего архитектора – Дедала – и тот не подвёл, в строительстве так разошёлся, что едва сам отыскал выход.
Теперь выход знает лишь Ксатка. Она постарела, но не исчезла ясность её взгляда и вера в Минотавра. И даже когда он задрал первого кролика в два года, уже перерастя внешне десятилетнего отрока, Ксатка не потеряла веры.
А Минос потерял.
Сначала Ксатка ходила в лабиринт каждый день. Она носила маленькому Минотавру овечье молоко (Минос не нашёл кормилицу для чудовища – оно было очень прожорливым), затем, когда у Минотавра прорезались острые треугольные зубы (в  полгода), стала носить ему мясо и рыбу.
Минос, спустившись раз с нею, с отвращением смотрел, как яростно набрасывается на жареную баранью лопатку чудовище.
–Ему мало света, – сетовала Ксатка, вытирая перепачканный рот Минотавра. Минотавр давался охотно. А когда Ксатка достала костяной гребень, с готовностью подставил уродливую бычью голову и прикрыл глаза в наслаждении.
Минос мрачно смотрел на это, но молчал. Поднявшись, распорядился посылать в лабиринт не только еду, питьё и одеяла, но и свечи. Это было не из добродетели перед чудовищем, это было из сочувствия к Ксатке.
А она не унывала. Почти переселившись в лабиринт, учила своего подопечного алфавиту. Он больше рычал и скалился, но в итоге научился произносить первые слова. Слова давались ему с трудом, были глуховатыми звуки, но Ксатка довольствовалась и этим.
–Ма…ма, – прорычало чудовище, ткнувшись под тёплый бок Ксатки. Пока она дремала на одеялах. Ксатка дёрнулась, попыталась объяснить, что не мать она ему, но слова застряли у неё в горле. Глаза чудовища были полны удивительного чувства, и Ксатка уткнулась в бычью голову, рыдая.
–Боги…– прошептал Минос, когда Ксатка доложила ему об этом. – Кому расскажешь так и не поверят!
Минос не рассказывал. Любопытство и отвращение плели ему годы. Ссоры с царицей, воспитание детей, и особенно красавицы – Ариадны, явившуюся в ту проклятую ночь и не знавшую своего проклятого брата, томившегося в лабиринте.
Ксатка полностью обустроилась под землёй. Ей было разрешено покидать это место, Минос даже намекал на то, что она может уехать и выйти выгодно замуж – обещал позаботиться, но Ксатка возражала:
–У меня дитя. Он, мой царь, вам не нужен. А царице…
Она осекалась. Минас, впрочем, понимал и без слов. Царица знала что где-то есть её отродье, жаждала добраться до него, скрыть свой грех окончательно и не могла – Минос постарался на славу.
***
Минотавру семь лет. Он ростом с Ксатку. Он знает порядка двадцати слов и умеет общаться с нею. Минотавр уверен, что весь мир вокруг – это лабиринт. Ксатка пускает его поиграть и порезвиться, но не тогда, когда прибывают корзины.
–Ма-ма, – Минотавр обводит огромной сильной рукой пространство вокруг себя, – это-о?..
Минос – мудрый царь, а не понял бы вопроса чудовища. Ксатка понимает, потому что ей он не чудовище: Минотавр спрашивает, почему он живёт здесь.
–Это твой мир, – отвечает Ксатка, стараясь не выдать слёз. Ей безумно жаль, что Минотавр не увидит солнца, не вдохнёт ветер. – Здесь нет врагов.
–О-о? – переспрашивает  Минотавр.
Ксатка объясняет, сопровождая жестами свои слова:
–Тех, у кого меч.
Минотавру семь лет и он ещё ребёнок. Он слушается «маму» и ест противные его желудку овощи, а не только мясо и рыбу.
Минотавру десять лет – он перерос Ксатку на две головы. Он излазил весь лабиринт, кроме той единственной дверцы, хитро